* * *
Избитая фраза «утопить свое горе в вине», как это ни горько, лучше всего подходила к тому состоянию, в котором пребывал Рэнд вечером того же дня. Убогость такого выхода из положения подчеркивалась затасканностью фразы. Ашборн посмотрел на дно стакана, где только что плескалось бренди, и с трудом подавил желание швырнуть его о стенку.
Опьяневший. Да, он был пьян, причем во всех смыслах этого слова. От бренди, от любви, от боли.
Сколько раз он обжигался? Пока не понял, что любовь нельзя купить или приобрести. Разве он не сопротивлялся изо всех сил своим чувствам к Сесили? Как же он был уверен, что сможет жениться на ней, не испытывая к ней никакой нежности, не говоря уже о любви. Его одинокое и мрачное детство приучило не делиться открыто своими чувствами. Наивный чудак, он полагал, что его сердце затвердело, как лед, но вот появилась Сесили, и лед растаял.
Едва он увидел ее, так тут же заметил, какая она удивительная девушка. Он бегал за ней, как сумасшедший, упорно не желая признаваться самому себе, что влюблен в нее по уши. Между ними чудесным образом возникло взаимное понимание, единство взглядов, мыслей, честолюбивых устремлений и даже доверие, более того, целый мир чувств, которые он так горячо пытался исследовать.
Казалось, еще немного, и она поддастся пробудившимся чувствам, вне всяких сомнений, от любви к нему ее отделял один лишь шаг. Почему она никак не хотела его сделать?
Рэнд вынул письмо Монфора к нему и развернул. Оно было написано изящным четким почерком, читать который было одно удовольствие.
Если бы у него имелось хоть какое-то чувство самосохранения, он бросил бы эту неудачную затею и вышел из игры. Сесили ведь так убеждена в своем счастье с Норландом. Так зачем мешать ей, вставать у нее на пути?
Но от одной мысли, что она на всю жизнь будет связана с бесчувственным типом по имени Норланд, у него кровь вскипала в жилах. Он был всей душой против этого брака, не представляя никого, кроме себя, на месте будущего мужа Сесили.
Позволить ей совершить задуманную ею глупость он никак не мог. Она считала его высокомерным, властолюбивым, даже деспотичным, проще говоря – ничем не лучше герцога Монфора. Но Рэнд любит ее! Пусть он не властен над ее чувствами, но он не отступит до тех пор, пока у него есть хоть малейший шанс приобрести ее любовь.
На внеочередное заседание министерства брака герцог Ашборн явился с таким видом, словно был его руководителем, а не блудным сыном.
На его широких плечах красовалось драповое пальто с пелериной, голову украшала шапка из бобрового меха. Его глаза гордо сияли, строгая линия носа и резкие скулы подчеркивали надменность его взгляда.
Он слегка ухмыльнулся, заметив, какое удивление вызвало его столь неожиданное появление. В левой руке он сжимал тонкий конский хлыст, – метафорический образ властности.
Не обращая ровным счетом никакого внимания на поднявшийся ропот – удивленный и неодобрительный, – он положил хлыст на стол из красного дерева и, сняв шапку, резким движением бросил ее в руки стоявшего неподалеку слуги.
Ашборн сел во главе стола, на место, предназначавшееся для председателя собрания. Сняв перчатки и швырнув их на стол рядом с хлыстом, он взял лист с повесткой заседания.
Герцог Монфор наблюдал за нарочито демонстративным появлением Ашборна со смешанным чувством раздражения и недоумения. Раньше Ашборн никогда даже носа не показывал на заседания брачного министерства, хотя имел на это полное право, будучи главой одной из самых знатных семей в Англии. Монфору была понятна его игра: Ашборн, пользуясь внезапностью появления, хотел извлечь из этого какую-то для себя выгоду.
– Боже мой, с какой целью вы пожаловали сюда, милорд? – воскликнула леди Уоррингтон.
– С той же самой, что и вы, – усмехнулся Ашборн, не отрывая глаз от повестки дня. Небрежно махнув рукой, он произнес: – Продолжайте.
Пробежав глазами повестку дня до конца, он небрежно выронил лист из своих длинных изящных пальцев. Откинувшись на спинку кресла, он переплел пальцы рук и со скучающим видом посмотрел по сторонам. С полузакрытыми глазами золотистого цвета Рэнд напоминал сытого льва, отдыхающего после охоты.
– Разумеется, мы все очень рады вашему появлению здесь, ваша светлость. Позволю себе задать вам один лишь вопрос: чем вызван столь внезапный интерес к нашим заседаниям?
Конечно, Монфор догадывался об истинной подоплеке, но он не хотел выглядеть сообщником в той игре, которую вел Ашборн.
С веселым видом герцог воскликнул:
– Неужели, Монфор, вы думаете, что я намерен отнять у вас ту власть, которой вы пользуетесь в возглавляемом вами министерстве? Отнюдь.
– У меня? – Монфор разыграл притворное удивление. – У меня не больше власти, чем у любого сидящего за этим столом.
– Ну да, конечно, – усмехнулся Ашборн. – Я ошибся.
Склонив голову набок, он с улыбкой оглядел всех присутствующих.
– В таком случае чего мы ждем? Пора приступать к делу.
Ответ на его вопрос находился совсем рядом.
Смущенный лорд Деламир, председатель нынешнего собрания, чуть опоздал и вошел в зал следом за Ашборном. Он растерянно склонился возле кресла во главе стола, на котором восседал Рэнд. Деламир морщился, переминался с ноги на ногу, явно не решаясь предложить Ашборну освободить место, которое тот самовластно захватил.
Заметив его неловкое положение, леди Арден поспешила ему на помощь:
– Лорд Деламир, садитесь рядом со мной, тут как раз свободное место.
Заседание протекало в более деловой манере, чем обычно. Не относящиеся к делу соображения и окольные рассуждения были сведены к минимуму. К счастью, наиболее склочные члены министерства отсутствовали на сегодняшнем заседании. Лорда Девера отвлекли важные дела в городе. Монфор даже обрадовался, что Девера, его вечного противника, нет на этом заседании. Тот, как и его постоянная союзница леди Арден, моментально насторожился бы и встретил в штыки любое предложение Ашборна.
Между тем возбуждение, витавшее в воздухе, нарастало. Любопытство, беспокойство, нетерпение, даже желание насладиться непонятным скандалом, который, судя по всему, собирался устроить Ашборн, – все это подогревало нездоровый интерес собравшихся. Хорошо зная членов министерства, Монфор не сомневался, что все с нетерпением ждали предстоящего петушиного боя, корриды между ним и Ашборном.
Но пока Ашборн держал в секрете подлинную причину своего появления, послушно голосуя вместе со всеми по всем поднимаемым вопросам. Остальное время он сидел с безразличным видом, опустив свои проницательные глаза и уткнув подбородок в кружевной белоснежный галстук. Иногда в задумчивости он начинал водить пальцем по поверхности стола. Когда повестка дня была исчерпана и председатель лорд Деламир задал под занавес последний вопрос – не остались ли какие-нибудь неразрешенные или спорные дела, – Ашборн сразу очнулся от притворного безразличия.
