Ответ простой: разбить окно и пролезть.
А если другой портал? Возможно – но он наверняка тоже с цензором.
Что оставляет единственный вариант, настолько простой и очевидный, что Ожье даже не приходило в голову рассматривать его всерьез. Если прогры найдут АБО и средства разбить оболочку, то «серебряный дождь» можно попросту распылить в атмосфере из космоса.
Но это тоже исключено. Никто не знает, где находится данный АБО. Длительность перелета по гиперсети слабо коррелирует с пространственным расстоянием. А о направлении вообще судить невозможно. Если использовать понятные на Земле-2 аналогии, то гиперсеть – будто огромный запутанный лабиринт подземных ходов, выводящих в подвалы разбросанных по безлюдной местности усадеб. Их множество, и не определить, в какой именно оказался путешественник. Окна заложены кирпичами, двери заперты, световые колодцы забиты досками. Но если пробиться наружу, то можно посмотреть на окружающий пейзаж и, если посчастливится, определить, куда вышел подземный ход.
А вдруг оболочку можно пробить изнутри?
– Верити, ты не хочешь рассказать что-нибудь еще? – тихо спросил Флойд.
– Я уже рассказала более чем достаточно.
– Мне так не кажется.
Он откинулся на спинку обитого бархатом сиденья, разглядывая Ожье так, что той стало неловко – но одновременно и приятно. В общем-то, он неплохо выглядел, хоть и поистрепался слегка. Его не мешало бы немного пригладить, причесать, помыть. Хотя Верити доводилось знавать мужчин куда похуже.
– Венделл, прости, но я уже рассказала все, что могла.
– А, так у тебя самой еще нет ответов.
– Ну да. – Она обрадовалась возможности хоть раз ответить искренне. – У меня на руках лишь куски оставленной Сьюзен Уайт головоломки. Я не знаю, хватит ли их, чтобы собрать полную картину. А вдруг их достаточно, а я попросту глупа и не способна увидеть ее?
– Вряд ли эта задачка так уж проста.
– Да, пожалуй. Теперь я знаю лишь одно: Сьюзен подобралась к решению ближе, чем я сейчас.
– И закончила плохо.
– Да, – проговорила Ожье, поднимая бокал за упокой погибшей. – Но без нее мы бы не узнали ничего.
Ожье шла в одиночестве по Елисейским Полям, брела среди толпы по широкому, обсаженному деревьями тротуару. Поездка в Берлин оказалась безрезультатной. По прибытии Ожье с Флойдом обнаружили город ушедшим в лед, населенным враждующими племенами одичалых машин. Только зря потратили на поездку время. Как Ожье могла забыть о таком состоянии немецкой столицы? И вот Верити очутилась одна в Париже, растерянная и подавленная, несмотря на бурление жизни вокруг. Близился полдень, и каждый шел с покупками: продукты, галантерея, букеты. Повсюду кипели яркие, живые краски: от одежды и украшений на парижанах до пышных витрин и деревьев, увешанных блестящими фруктами. Сверкая хромом и золотом, неслись мимо автобусы и легковые машины. Сияли даже лошади, словно напитанные внутренним светом. Над морем голов горделиво возвышалась Триумфальная арка, раскрашенная тысячей пастельных цветов. Ожье не понимала, зачем идет к ней и что будет делать, подойдя. Она позволила потоку людей увлечь ее, понести с собой. Вокруг влюбленные пары и компании друзей смеялись, обсуждали, чем займутся позже. От общего веселья и у Верити понемногу поднялось настроение.
Сзади донеся ритмичный стук. Верити оглянулась и сквозь просветы в толпе увидела мальчика – единственного, кроме нее, человека, идущего в одиночестве. До него было с дюжину шагов. Он двигался с механической, часовой четкостью, и люди вокруг расступались, будто их отталкивала магнетическая сила. Ребенок был одет в красную тенниску и шорты, на ногах – черные туфли с пряжками и белые носки. Ожье недавно видела его. Но где? Вспомнилось: он раньше играл с йо-йо. А теперь на его шее висел барабан, и мальчик выстукивал навязчивый ритм, привлекший ее внимание. Ритм походил на пульс, никогда не замедлявшийся и не ускорявшийся, неизменный.
Неприятный ребенок.
Ожье решила отойти подальше, заспешила вперед, пробираясь сквозь людское течение. Постепенно стук ослабел и заглох. Тогда она решилась оглянуться и увидела лишь плотную стену покупателей и прогуливающихся. Никаких признаков странного ребенка. Через пару минут быстро шагавшая Ожье оглянулась снова: все в порядке, он исчез.
Но общее настроение переменилось. Не из-за мальчика – Ожье не сомневалась, что парижане его практически не замечали, – но из-за погоды. Радуга уличных красок вдруг поблекла, обесцветилась, флаги на Триумфальной арке повисли старыми застиранными тряпками, затем затрепетали – и пронзительно-голубое небо заволокли угольно-черные тучи. Предчувствуя неизбежный ливень, люди устремились под карнизы магазинов, в метро. Елисейские Поля превратились в сплошное колышущееся море черных зонтиков.
Сперва упали крупные капли, причудливо изукрашивая тротуар. Темные пятна на нем быстро слились в сплошную пелену воды: дождь хлестал непрерывными струями, он обернулся стеклянной стеной, брызжа от зонтиков, обрушиваясь со стоков. Еще остающиеся на улице люди бросились к укрытиям – но их не хватало. Бежать было некуда. Автобусы и другие машины окатывали бегущих с ног до головы. Люди бросали сумки и пакеты в отчаянных поисках спасения от стихий. Ураган подхватывал зонтики, выворачивал, уносил в небо. Остановившаяся Ожье видела, как радость на лицах сменилась отчаянием и яростью. Но сама Верити не ощущала ни злости, ни неудобства. Дождь был теплым и ласковым, благоухал изысканно и нежно. Она подняла лицо к небу, позволяя влаге умастить и напоить себя. Восхитительный дождь: он согревал кожу и казался блаженно прохладным, скользя по горлу. А люди вокруг все бежали, спотыкаясь, оскальзываясь на мокрой брусчатке. Отчего они не остановятся, не насладятся дождем? Что с ними не так?
Дождь изменился. Стал щипать глаза, кожу. Запершило в горле. Верити закрыла рот, но по-прежнему стояла, обратив лицо к небу. Зуд усилился. Кристально чистый мгновение назад, дождь помутнел, сделался стального цвета, заблестел хромом. По стокам и кюветам потекли ручьи ртути, превратили тротуары в зеркала. Под дождем никто не мог устоять – кроме Ожье. Остальные дико метались, пытаясь встать, беспомощно дергаясь. Дождь тек по их лицам, скапливался в глазницах, рту – словно осознанно пытался забраться внутрь. Выпряженная из тележки лошадь дергалась, тщась убежать, пока ее ноги не подломились, словно сухие тростинки. Наконец и Верити опустила голову, глядя, как блестящая жидкость скользит между пальцами, давит на руку.
Облака начали расходиться, ливень ослаб, проглянуло голубое небо. Дождь сменился легкой моросью, прекратился вообще. Зеркала влаги на тротуарах и проезжей части подсохли под выглянувшим жарким солнцем. Упавшие люди осторожно поднимались, даже лошадь сумела встать на ноги.
– Все кончилось, – говорили люди с облегчением, идя по своим делам.
Казалось, никому нет дела до потерянных, испорченных дождем вещей. Главное, прекратился «серебряный дождь». Радуга красок снова расцветила Елисейские Поля.
