О каждом моем ребенке я вела ежедневные записи. Сколько поел, хорошо ли спал, что сказал, когда встал… Не буду их приводить. История их жизней касается только их.
В начале дневника, посвященного Пашеньке, я написала четыре строки из стихотворения Пушкина «Младенцу»:
Да будут ясны дни твои,
Как милый взор твой ныне ясен,
Меж лучших жребиев земли
Да будет жребий твой прекрасен.
Под «лучшим жребием» я понимала и понимаю бесценные дары, которыми владеют немногие: любовь к жизни, доброту, внутренний свет и тепло, которыми можешь делиться с теми, кто в этом нуждается.
О таком жребии я молилась для всех своих детей.
…Пройдет не так уж много лет. Моя дочь станет писать стихи и прозу. И появится на свет рассказ «Мальчик» в ее первой книге «Пять минут до конца зимы».
Рассказ этот — о двух маленьких детях в чужой стране, ждущих, когда вернется мама…
Впрочем, вот он, этот рассказ. О том самом событии, когда для нас зазвонили колокола.
Мальчик!
Им спокойно, им безмятежно. Ну и хорошо. Зима, ночь, холодно. Какой страшный сон мне только что приснился. Не хочу его вспоминать. Боюсь. Спит Лешка, спят мои мама и папа. Боюсь. Страшно за себя, за родных моих. За мамочку страшно.
Скоро он должен родиться. Это я точно знаю. Мы с Лешкой точно знаем. Конечно, мы хотим брата. Хотим и любим его заранее, еще до его появления. До его первого писка. Ждем все. Слушаем мамин животик. Каждое движение оттуда — счастье. Мамочка, всегда красивая, похорошела вдруг еще сильнее. Вот сейчас спит, во сне улыбается, хорошее что-то, наверное, снится. Я подошла и осторожно, так, чтобы не разбудить, поцеловала ей руку. Со стула взяла ее кофту, которая сохранила ее неповторимый запах. Легла и уснула с чувством любви и спокойствия.
Рано утром нас с Лешкой разбудил взволнованный папин голос: «Милая, вот ботинки, давай ножку, давай я зашнурую, пальто, наверное, надо взять, с собой еще что-то». По-моему, он волнуется больше мамы. Мы одурело смотрим на все происходящее. Наконец мама на прощание целует нас. «Доченька, береги Лешеньку, пока меня не будет. Ты же знаешь, он у нас хоть и вояка, но добрый мальчик и любит тебя очень». Я с тоской понимаю, что осталась за старшую и, пока мамы не будет, я хозяйка. Первое, что мы с Лешкой решаем делать, — это смотреть телевизор. Фильм поразительно напоминает происходящее с нами. Дружная семья: папа, мама, дочка. Мама ждет ребенка, ее везут в роддом. Мы с Лешкой ждем Ђappy End, и тут героиня фильма, мать, в родах умирает, оставляя после себя сына. Впечатлительный Лешка — в рев: «Как же мы теперь будем жить?» Обнимает меня: «Ленка, мне страшно, Ленка». И, всхлипывая: «Мамочка, где же ты мамочка?» Я старшая. Мне нельзя плакать, даже если очень хочется. Так мамочка учила. Начинаю объяснять, что это кино. Не помогает. «Леша, наша-то мама жива». Лешку не переубедишь. Схватился, бедный, за мою майку. Ну если уж Лешка плачет, его ничем не отвлечешь. Выключаю телевизор — никакого эффекта. Лешка все равно плачет. «Лешенька, милый, мама жива, и ребеночек тоже жив, а когда он родится, к нам папа прибежит и скажет. И мы с тобой, Лешка, будем радоваться и любить его очень. Потому что он наш брат, а если мама бы узнала, что ты плачешь, тогда ей плохо бы стало в больнице». Говорю я это Лешке, и он успокаивается потихоньку, понимает, что я его не обманываю. Обнялись мы по-братски. И одновременно умишками своими детскими поняли: что бы ни случилось, мы всегда должны быть вместе и помогать друг другу. Так мы, обнявшись, и сидели. И потихонечку заснули. Проснулась я только вечером. Подошла к окну. За окном снег, темно. Напротив дом, прямо на фасаде водосточная труба, которую мы с Лешкой жутко боялись. Она была похожа на длинного дракона, изо рта которого после дождя текла вода. У дракона были даже глаза. Сейчас он смотрел на меня печальными глазами, наверное, тоже волновался. К счастью, Лешка забыл о своих утренних страхах и уплетал наше любимое лакомство: какао-порошок, смешанный с сахаром. Дракон продолжал на меня смотреть.
Я ждала. Ждала с тревогой, которую скрывала всеми силами от Лешки. Мама, как она сейчас? Наверно, ребеночек уже хочет родиться. Интересно, каким он будет: темненьким или светлым? На кого он будет похож: на маму или на папу? Какого цвета будут глазки?
Запахло углем. Обычно в это время надо топить. Хотя зима в Чехословакии теплая, не то что у нас морозы. Посмотрела на часы. Четыре. Сейчас чехи пойдут по домам, у них рано рабочий день кончается. Лешка принес мне с кухни печенье, которое нам утром пани Мария принесла. Она наша соседка. Когда пекла что-нибудь, всегда нас угощала. Кто-то позвонил в дверь. Может, папа? Обрадовалась я. Побежала к двери. Нет, это не папа. Это пан Говорка, дедушка нашего друга Иржика к нам пришел. «Дети, как ваша мама?» Мы рассказали ему про то, как папа утром увез маму и с тех пор его не было. «Не бойтесь, ребята, все будет хорошо, ну что вы сидите в темноте, мордашки испуганные. Пойдемте ко мне. Я сейчас один, Иржик с родителями уехал в Прагу. Будем играть, а если хотите, я вам почитаю. А папе оставим записку».
Мы обрадовались, мы любили этого доброго старика и решили пойти к нему. Я взяла мамочкину кофту, Лешка взял печенье, закрыли дверь. Написали записку. Игрушек у Иржика было много, пан Говорка объездил весь мир и отовсюду какую-нибудь игру привозил ему. Мы пили чай, ужинали, и как только сели смотреть телевизор, в дверь позвонили, да так, что мы подумали, что у нас пожар. Пан Говорка тоже так думал, но когда дверь открыли и в комнату влетел папа, он сразу все понял. Мы с Лешкой тоже в этот момент все поняли, а чего не поняли, то нам папа через минуту крикнул, разбудив, по-моему, весь дом: «Дети, у нас мальчик!»
Я писала обо всем моей дорогой Танюсеньке, по которой очень скучала.
Вот кусочек письма о той нашей жизни. Пашеньке в то время было чуть больше двух месяцев:
«9 мая 1983 года.
Здравствуй, моя дорогая!
(…) Пишу о детях: о них можно говорить и говорить. Оля уже стала барышней. Помогает мне здорово. Она очень по тебе скучает: „Бабуленька моя, как я тебя люблю и жалею, как я к тебе хочу“. Все время вспоминает о тебе, о том, как вы жили на даче, читает книги, присланные тобой, и все говорит: „Вот бабуля какая молодец, какие книжечки нам прислала!“
Зорик — очень милый и разумный, добрый мальчик. Тоже всеми силами старается помочь, очень любит Пасика, разговаривает с ним (думает, что тот его понимает), говорит: „Мы с Пасиком будем генералами“. Ну, дай Бог.
А наш сладкий маленький Павел Артемьевич очень хороший мальчик. Он понял, когда надо спать, очень улыбчивый, агукает вовсю. Все говорят, что похож на меня. Он очень хорошо реагирует на детей, когда видит Олю или Зорю, весь расплывается в улыбке. Оля его укачивает, помогает мне.
Тёма в нем души не чает. И что интересно: усталости от него совсем нет — только радость. Правду писала одна многодетная мать, что самое тяжелое — это двое детей, с тремя становится легче. Я тогда не поверила, а это действительно так. Я уверена, что наш Пасюла тебя очень будет любить и улыбаться тебе так же широко, как нам.
