Из петиции рабочих царю: «Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душит деспотизм и произвол, и мы задыхаемся…
Нас поработили, и поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии. Всякого из нас, кто осмеливался поднять голос в интересах рабочего класса и народа, бросают в тюрьмы, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, за доброе сердце, за отзывчивую душу…
Государь! Разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть — умереть всем нам, трудящимся людям России?»
Сейчас, более чем век спустя, можно дать однозначную стилистическую характеристику воззвания: оно носит явно провокационный характер. Темпераментная риторика, отсутствие конкретных фактов и призыв к смерти — все это характерные черты революционной пропаганды, оказавшейся впоследствии весьма действенной.
Однако надо подчеркнуть, что подавляющее большинство рабочего люда, собравшегося в то январское воскресенье на мирное шествие к императору, с текстом петиции знакомы не были и умирать не собирались. Ими двигала вера в доброго царя, не знающего о масштабах произвола и безобразиях, царящих в стране.
Рано утром в часовне Путиловского завода отслужили молебен о здравии царя. Со всех концов Петербурга двинулись люди к Зимнему дворцу. В целом историки называют колоссальное количество участников мирного шествия — около 140 тысяч человек. Шли с иконами, хоругвями, портретами царя, пели молитвы и «Боже, Царя храни». Большинство собралось как на праздничное гуляние: с женами, ребятишками.
Однако в город заранее были стянуты войска и приведена в боевую готовность полиция. Такие же православные русские люди, как и те, кто шли к царю с челобитной.
И произошло непоправимое: свои расстреляли своих — братьев по вере, языку, крови. Великий провидец поэт Максимилиан Волошин писал в 1905 году:
О, камни мостовых, которых лишь однажды
Коснулась кровь! Я ведаю вам счет!
Я камни закляну заклятьем вечной жажды,
И кровь за кровь без меры потечет.
(«Ангел мщенья»)
Гремели залпы, падали один за другим убитые, падали простреленные иконы и портреты государя.
Рабочий Путиловского завода Артемий Артемьев нес на плечах семилетнего сынишку, как и многие рядом. Они надеялись, что детям удастся посмотреть на царя, когда тот выйдет к ним — к своим верноподданным.
Когда зазвучали выстрелы, отец мгновенно среагировал. Он схватил Павла в охапку, перебросил его через ближайшую ограду и приказал лежать, не поднимая головы, что бы ни происходило. Мальчик в точности исполнил приказ: лежал до наступления темноты среди мертвых и раненых. На холоде, свернувшись в клубок и боясь дышать, чтобы не увидели пар изо рта и не добили живого. Потом отец нашел его. Они остались целыми-невредимыми. Но это были уже совсем другие люди.
Мистическое значение этого события в жизни народа трудно переоценить. Произошло убийство веры и надежды. Чем заполняется душа народная и человеческая после подобного опустошения?
Возвращаясь к не решенным в детстве вопросам, приведу следующие факты и соображения. Как ныне известно, царь в тот день в Петербурге не был. Однако надежды рабочих на встречу с ним подогревались тем, что императорские штандарты, приспускавшиеся во время его отсутствия в столице, в тот день были подняты, недвусмысленно обозначая его присутствие. Именно эти предательски поднятые штандарты и отвратили народные массы от царя, не вышедшего к просителям, пренебрегшего страданиями подданных.
Существует также ряд свидетельств того, что не войска начали стрелять первые по безоружным, а, напротив, сначала раздались одиночные выстрелы со стороны толпы, на что и было отвечено огнем.
Кому же нужно было чудовищное кровопролитие? И против кого затевалась провокация, в ходе которой жизни людей были лишь мелкой разменной монетой?
Похоже, что именно государь и был объектом провокации. Он оставался в проигрыше в любом случае. Пребывал бы во дворце и вышел бы к народу, скорее всего был бы убит выстрелом из толпы (деда его, Александра Второго, царя-освободителя выбрали в качестве жертвы «народные заступники» и успешно осуществили задуманное).
В случае его отсутствия достаточно было спровоцировать стрельбу.
Все получилось по замыслам народных растлителей. Лучше нельзя было и представить, ибо штандарты, обозначавшие, что царь рядом и — пренебрег, делали его образ не просто непривлекательным, а отвратительно преступным.
Эти детали указывают, что провокация была, скажем так, двусторонней: как со стороны бунтовщиков, так и со стороны некоторых приближенных императора. Окруженный со всех сторон врагами режима и личными недоброжелателями, царь был обречен.
Но чтобы понять причины и следствия, надо отдалиться на значительный временной промежуток.
Жизненный путь ребенка (и далеко не его одного) был предрешен пережитым 9 января 1905 года кошмаром.
Из справки Министерства обороны Российской Федерации: Артемьев Павел Артемьевич, советский военачальник, генерал-полковник (1942). На военной службе с 1918. Окончил Высшую пограничную школу (1925), Военную академию им. М. В. Фрунзе (1938), курса при Высшей военной академии (1949). Участник Гражданской войны в России: минер-подрывник, затем политрук роты, военком батальона. С 1921-го проходил службу во внутренних и пограничных войсках: военком Екатеринославского кавалерийского полка, затем 91-й дивизии войск ОГПУ (с 1923). С 1926-го комендант пограничного участка, с августа 1931-го командир полка внутренних войск, с февраля 1938-го начальник Новопетергофского военно-политического училища пограничных и внутренних войск НКВД…
…Из всех видов войн самые страшные — войны гражданские. В них нет победителей. Они братоубийственны. Им нет и не может быть оправдания. После подобных войн у народа путь один: очередной виток вековечного рабства. Доказано многими историческими примерами. Но каждое поколение проживает свой путь без оглядки на историю.
На склоне лет, в конце семидесятых годов, Павел Артемьевич не раз рассказывал мне об одном эпизоде из его боевой молодости. По его словам, он долго охотился за главарем «белобандитов», устраивал засады в населенных пунктах, выслеживал и в конце концов поймал. Одолел, связал. И повез связанного врага на телеге через лес к своим.
Белый офицер, крупный человек, богатырского телосложения, которым тогда отличались русские люди, какое-то время молчал, а потом сказал:
— Знаешь, а ведь я давно мог тебя убить. Много раз на мушке держал. А рука не поднималась — ты же свой, русский, православный. Красивый парень. Тебе жить и жить. Вот я тебя и пожалел. А ведь ты меня не пожалеешь!
