– Но, Уинни, теория – это теория, а политика это нечто другое, – возразил Арчи. – На определённых условиях они могут договориться…
– Нет, – с сомнением покачал головой Черчилль и поинтересовался: – Арчи, ты что-нибудь слышал о линии А-А?
– Нет, – оживился сэр Арчибальд. – А что это?
– А то, что по последним данным в окружении фюрера царит эйфория, и он поговаривает об окончании войны на линии Архангельск – Астрахань.
– Так… – покачал головой сэр Арчибальд. – Если принять во внимание стремление японцев захватить Сибирь, следует вывод: Сталин на такие условия не пойдёт и будет воевать до последнего…
– Вот и я так считаю, – согласился со старым другом Черчилль и снова пыхнул сигарой…
* * *
Стратегическое шоссе, ведущее через лес, было пустынным. В нескольких местах на обочине слабо дымили догоравшие после недавней бомбёжки грузовики, но основной поток отступавших уже прошёл, и на дороге лишь кое-где ещё виднелись одинокие фигуры.
Последними тянулись двое смертельно усталых бойцов, упрямо волочивших за собой «максим». Одним был здоровяк Федька Медведь, а второго – худого, но жилистого, звали Яшка Соломин. Одной рукой держась за хобот, они тащили пулемёт, а в другой каждый нёс ещё по два цинка снаряжённых пулемётных лент.
Красноармейцы шли из последних сил, но при этом Медведь молча шагал, по-бычьи наклонив стриженную под «ноль» голову, зато Яшка, тоже уставший донельзя, непрерывно балагурил:
– Нет, Федя, ты мне скажи, зачем мы его тащим? – Соломин в сердцах сильнее дёрнул за хобот, и пулемёт, подскакивая на выбоинах, покатился чуть быстрее. – Давай поставим вон под те кустики и пойдём себе…
– Ага, а военному трибуналу ты что скажешь?.. За потерю оружия… – неожиданно добродушно прогудел Фёдор.
– Да где ты, Федя, тот трибунал видел? – Яшка мотнул головой, показывая на пустынное шоссе.
– На тебя найдётся, – всё с той же интонацией отозвался Фёдор.
– Ну ладно, – притворно согласился Яшка. – Тогда придём и скажем, бомбой как шарахнуло…
– А мы контуженные, да? – криво усмехнулся Фёдор.
– Нет, Федя, мы с тобой чокнутые, – начал было Яшка, но тут же оборвал себя на полуслове, потому что рядом на обочине шевельнулись кусты, и тихий голос, долетевший оттуда, позвал:
– Товарищи…
– Это ещё что за цабе?.. – удивлённо протянул Яшка, глядя, как из кустов вылезает тщедушный красноармеец.
А тот, подойдя почти вплотную к пулемётчикам, неожиданно спросил:
– Товарищи, вы отступаете?
– Нет, к Берлину подходим! – зло огрызнулся Яшка.
– Я не о том… Другие же бегут… – вполне здраво пояснил боец и, двумя руками перехватив почему-то бывший при нём скрипичный футляр, коротко выдохнул: – Можно мне с вами?
Пулемётчики удивлённо переглянулись, и Яшка, только теперь углядев семитские черты бойца, фыркнул:
– Смотри, Федя, жидок с балалайкой…
– Это не балалайка, это скрипка… – уточнил странный красноармеец.
– Один хрен, не стреляет, – ругнулся Яшка и грубо кинул: – Ты вообще кто такой?
– Я?.. Я Борис Вайнтрауб… Меня призвали, а я консерваторию кончал, и меня в самодеятельность определили. Мы с концертом выступали, а тут началось…
– Где ж остальные балалаечники? – насмешливо поинтересовался Яков.
– Не знаю, – скрипач мелко затряс головой. – Нас уже мало оставалось, машину разбомбило, мы пешком шли, а тут налёт, я испугался, убежал в лес, а когда вернулся, никого…
– Хватит ныть. Раз боец – воевать надо… – внезапно вмешался Фёдор и, повернувшись к Якову, сказал: – Отдай ему цинки, подносчиком будет…
Это решение было принято безропотно, и через пару минут Фёдор с Яковом уже веселее тащили пулемёт, а за ними, с четырьмя связанными попарно и для удобства повешенными на плечи цинками едва поспевал отыскавший попутчиков Борис…
Так они прошагали ещё примерно с километр, и вдруг Медведь зло выматерился:
– Всё, туды его растуды, не пойду дальше!
– Федя, ты чего это?.. – всполошился Яшка.
– А того, что позиция хорошая, – Медведь показал на крутой изгиб дороги. – Поставим «максима» за кустами, и как немцы на своих мотоциклах появятся, мы им и дадим!
– За кустиками, говоришь?.. – Яшка почесал затылок. – Хорошо, как их разведка на мотоциклах появится или вдруг пешком топать будет, тогда, ясное дело, годится, а ежели, Федя, танк будет?
– Тогда мы лесом уходить будем, – твёрдо заявил Медведь и стал устанавливать пулемёт.
– Лады, – кивнул Яшка и протянул руку к цинку, висевшему на плече у Вайнтрауба. – Жидок, давай ленту, я заправлять буду…
– Сейчас я… сейчас… – Борис неумело начал открывать цинк и одновременно попросил: – Только, пожалуйста, не зовите меня жидок, у меня же имя и фамилия есть…
– Да, а с чего так? – делано рассмеялся Яшка. – Тут, в бывшей Польше, всех евреев жидами зовут, и ничего. И потом, Боря, фамилия у тебя больно неудобная Вайн…Вайн…трауб… Язык сломать можно.
– Почему? – вполне искренне удивился Борис. – В концерте всегда легко произносили…
– То в концерте, а тут, парень, и бой случиться может. А пока твою фамилию выговоришь, «максим» пол-ленты сожрёт, или… – Неожиданно Яков сердито прищурился: – Может, ты к своим скрипачам назад хочешь?
– Нет, – Борис решительно замотал головой. – Я присягу давал, я воевать буду, правда…
– Ты смотри, Федя, какой храбрый третий номер попался… – Яков подмигнул Медведю и повернулся к Борису. – Только тогда, парень, извини, в бою твою фамилию тянуть некогда. Я того и гляди под горячую руку сорвусь. И опять же жидок, оно вроде как ласково…
– Ну, если в бою… – с сомнением протянул Вайнтрауб и осторожно спросил: – А просто Боря нельзя?
– Чудак-человек, – развёл руками Яшка. – В любой роте Борек хоть пруд пруди, и опять же бойцов по фамилии называть принято…
– Ну ладно, если под горячую руку – пусть, – со вздохом согласился Вайнтрауб и в первый раз после их встречи улыбнулся.
Пока Яков трепался, он справился с цинком, вытащил оттуда снаряженную ленту, и Яшка сноровисто заправил её в приёмник.
– Готово, Федя! – он ласково хлопнул пулемёт по затыльнику.
– Готово, значит, готово… – прогудел Медведь и, взявшись за ручки, повёл стволом из стороны в сторону, уточняя сектор обстрела.
Покончив с этим нужным делом, Медведь проверил, как стоит пулемёт, потом удовлетворённо хмыкнул и решительно заявил:
– Вы, робя, пока, значит, отдыхайте, а я сторожить буду. Потом если что, сменимся.
– Федя, а поесть бы чего-то, – притворно заныл Яшка.
