– А ты что, дядя, не за салом в плен пошёл? – огрызнулся украинец.
– Я нет… – уже не оборачиваясь прогудел заросший и вдруг, с неожиданной злобой закончил: – Я за ту жидовскую власть ни за сало, ни за так воевать не буду, хрена им…
На такое заявление никто не ответил, наоборот, все как-то сжались, даже говорливый украинец примолк. Упоминание про власть как бы встряхнуло Нарижняка, и он машинально, ещё не отдавая отчёт, зачем ему это, посмотрел вдоль колонны. Отметив про себя, что охрана слабая, а сбоку от него, по обочине вообще идёт только один немец с винтовкой, Семён вздохнул.
Только что услышанный разговор странным образом взволновал Нарижняка. Слова украинца заставили Семёна заодно крепко подумать. Среди пленных, обеспокоенных своим положением, ходили разные слухи. Говорили, что ни политруков, ни евреев немцы вообще в плен не берут, что же касалось таких, как он, без кубарей и шпал на петлицах, дела и у них были незавидные.
Понятно, что сейчас пленных из временного лагеря, размещавшегося на каком-то выгоне, гонят куда-то, где, скорее всего, и правда разместят постоянно, а вот что будет там, Нарижняку оставалось только догадываться. Но в одном Семён убеждался всё больше и больше: наверняка на новом месте немцы начнут тщательную сортировку пленных, и тогда по крайней мере его самого ничего хорошего не ждёт. А пока что рядом с ним брели понурые фигуры, из колонны выходить запрещалось, и совсем рядом, метрах в трёх от Семёна, вышагивал с закинутой на плечо винтовкой конвоир-немец.
Дорога, по которой вели пленных, шла рядом с лесом, и деревья порой оказывались совсем недалеко от обочины. Семён начал внимательнее приглядываться к опушке и заметил, что в одном месте густо разрослись кусты, словно специально вытянувшись зелёным языком к дороге.
И тут словно какой-то непонятный бес вселился в Нарижняка. Семён, как-то забыв о своём ранении, подобрался, бочком-бочком перестроился в крайний ряд и внезапно, вырвавшись из строя, бросился на конвоира.
От внезапного толчка немец не устоял на ногах и грохнулся навзничь, придавив плечом висевшую за спиной винтовку, а Семён, ощутив неизвестно откуда взявшийся прилив энергии, одним прыжком перескочил придорожный кювет и сломя голову помчался к зарослям.
Однако Нарижняк явно переоценил свои возможности. Ранение сразу дало знать о себе, и вдобавок ещё с полдороги Семён услыхал, как сзади злобно кричит очухавшийся немец. Вот этого Нарижняк не ожидал. Он рассчитывал, что немец начнёт стрелять, а тот упорно бежал следом и выкрикивал что-то сердито-лающее.
С пугающей ясностью Семён понял, что побег неудачен, и вдруг из тех кустов, к которым он из последних сил стремился, ударила короткая автоматная очередь. Семён испуганно присел, инстинктивно обернулся и краем глаза увидел, как его преследователь, перегнувшись пополам и выронив винтовку, ткнулся головой в траву.
Ещё до конца не осознав, что случилось, Нарижняк влетел в заросли и столкнулся лицом к лицу с автоматчиком. Здоровенный парень в гимнастёрке, подпоясанной командирским ремнём, держал ППД наизготовку и ухмылялся.
– Что, удрал? – таким вопросом неизвестный встретил Нарижняка и тут же, приложившись, дал вторую очередь в сторону всполошившихся конвоиров.
После столь наглой стрельбы на дороге начался хаос. Спасаясь от пуль, вдруг полетевших из леса, пленные бросились в противоположную сторону, прячась за дорожную насыпь, а немцы-конвоиры, стремясь удержать колонну в повиновении, открыли беспорядочную пальбу.
Глядя, что там творится, автоматчик удовлетворённо хмыкнул и посмотрел на пытавшегося отдышаться Нарижняка.
– Пошли, драпальщик. Немчуре пока не до нас… – и словно ничего не случилось, он, закинув ППД за спину, пошёл в глубь леса.
Казалось сил у Нарижняка больше не было, от недавнего порыва не осталось и следа, но Семён, взяв себя в руки и стиснув зубы, упрямо зашагал следом за неизвестным, а тот, отойдя от опушки метров на сто, кинул через плечо:
– Ты где в плен угодил, драпальщик?
– На самой границе… – Семён приостановился и перевёл дух.
– Ранило тоже там? – поинтересовался автоматчик.
– Там… – подтвердил Нарижняк.
– Понятно… – как-то неопределённо протянул Семёнов спаситель и дальше вышагивал молча.
Неотступно глядя ему в спину, Нарижняк терялся в догадках, кто же его спас. Судя по драному обмундированию это был такой же красноармеец, но то, с какой уверенностью автоматчик шагал по лесу, безошибочно находя известную только ему дорогу, наводило на очень разные мысли.
В конце концов Нарижняк не выдержал и спросил прямо:
– Слушай, а ты кто?
– Я?.. Я Витька Первухин, – после короткой паузы отозвался автоматчик и добавил: – Лесной человек…
Что это значит, Семён не понял. На дезертира, спрятавшегося в лесу, этот Витька походил мало, но и бойцом какой-то регулярной части его назвать тоже было нельзя. Но в одно Нарижняк уверовал сразу: его спаситель не одиночка, и, скорее всего, он ведёт Семёна к своим товарищам, укрывшимся где-то неподалеку.
Это предположение подтвердилось довольно скоро. Миновав очередной буерак, Витька остановился и тихо, призывно свистнул. Почти сразу совсем рядом раздался ответный свист, и из чащи появился одетый по форме вооружённый красноармеец, не иначе, как стороживший подходы дозорный.
Увидев Нарижняка, он сначала вскинул карабин, а потом, слегка опустив ствол, настороженно спросил:
– Витька, это кто с тобой?
– Пока не знаю, разбираться надо…
– Ну, разбирайся, – пропуская их, ответил дозорный.
Минут через пять Витька вывел Нарижняка на обширную поляну, где оказалось довольно много людей. Все были в военной форме, но их вид чётко свидетельствовал – в лесу они прячутся не первый день.
Первухин провёл Нарижняка через поляну и остановился возле большого, добротного, хорошо укрытого под кронами шалаша. У входа сидел плотный сержант, который, разложив на пеньке части явно не советского пистолета, тщательно вытирал их промасленной тряпочкой.
Увидев подошедших Витьку и Семёна, сержант, не прекращая работы, поинтересовался:
– Ну что на дороге?
– Глухо, – ответил Витька и уточнил: – Пленных сплошняком гонят…
– А это с тобой кто? – сержант показал бывшим у него в руке шомполом на Семёна.
– Пленный, – пояснил Витька. – Дал дёру и прямо на меня выскочил.
– Ну а ты? – усмехнулся сержант.
– Я шухеру наделал. Пострелять пришлось малость.
– С чего вдруг? – удивился сержант.
– Да за ним, – Витька кивнул на Нарижняка, – больно шустрый немец погнался. Пришлось успокоить.
– Ясно… – сержант положил шомпол на пенёк и в упор посмотрел на Нарижняка. – Чего ж ты такой калечный в бега подался? Оклемался бы малость, и тогда уж…
