Откуда крестьянину из далекого горного селения известно о вещах, о которых не знают ученые люди? Объяснилось просто. Иранское телевидение и радио тут ни при чем. В Паликеше нет электричества: керосиновые лампы горят чаще электрических, а телевизоров на керосине пока не придумали даже неугомонные в электронике японцы. Источником знаний Сафара явилась старая книга, которую сберегли в их доме. Написанная на фарси, она была единственной, близкой и понятной, книгой в жизни Сафара. Ведь в Советском Союзе книг на талышском языке не издавали. А тех, кто владеет азербайджанским языком в горах мало, чужого языка горцы не признают. Гордость! «Турку зандоним», – отвечают они, по паспорту тюрки, заслышав незнакомую речь, будь то русские, китайские или английские слова. Все звуки чужды их сердцу, все, кроме родных талышских.
Свою старую книгу Сафар читал много-много раз. Он – горец, человек гордый, других книг ему не надо. «Фарси – почти талышский», – говорит он…
Если бы не домашнее хозяйство, семья Сафара давно умерла бы с голода. Много ли даст здешняя природа? Горы щедры на красоту, на землю они скупы, каждый клочок на учете. Когда мы подходили к их дому, Сафар в лесу рубил секирой – дагисом – ветки деревьев: добывал корм корове. За лето склоны желтеют, звенит земля от нещадного солнца. Лишь на деревьях да около родников сохраняется пожива коровам. С козами проще, они сами залезут на раскидистое дерево, а на кустарник подавно. Самостоятельные.
Я не оговорился, в семье Сафара тринадцать ртов. Вернее, четырнадцать – недавно пришла молодая невестка, она дважды промелькнула в саду. Высокая девочка-подросток по-особому теперь завязала платок (яшмаг), пряча пол-лица от посторонних взглядов.
Яшмаг для замужних женщин обязателен: «Войдешь в дом – сразу видишь…» Таков обычай. А тринадцатой в семье была вторая жена хозяина, полная улыбающаяся женщина. Она вышла к нам, не выпуская из рук мешок с белой шерстью, которую сучила в тонкую нить. Так и просидела на траве за работой.
Эти люди не знают завоеваний цивилизации. Все сами. Одна женщина с хозяйством не управляется, несмотря на помощь детей, вот почему многоженство здесь в порядке вещей, его не афишируют, но и не скрывают. Так было всегда. В хорошей семье две-три жены – не редкость.
Наш разговор ходил из стороны в сторону – я тянул к себе, Сафар к себе. А кончился он предложением пойти на пир – святое место, прославившее Паликеш в округе.
Пиры (где молятся, где лечатся) у талышей разные: дерево у дороги, камень. Этот – могила на кладбище. Минут тридцать мы шли по тропе, которую надежно укрывали деревья, наконец подошли к забору, рядом стояли дощатые столы и лавки, неподалеку дерево, с его толстого сука свисали веревочные петли (здесь разделывают туши жертвенных животных). За деревом калитка. Надо заметить, калитками горцы не пользуются, хотя все участки у них огорожены. Через забор выкладывают из чурбачков что-то вроде лестницы, человек по ступеням переступит забор, а скотина, гуляющая на свободе, – нет.
Вошли. Могилы ступенями поднимались в гору. Но ни на одной ни слова, ни знака. Плоские немые камни – вот и вся могила. Камни уложены по-особому, так, что солнце не осветит место, где покоится прах. Вечная тень и мох на камнях охраняют покой кладбища.
Говорила лишь одна могила. Непонятным чужаку языком. Около нее рос куст, увитый лоскутами и цветными нитками. Это – пир. Каждый человек может прийти сюда, прочитать молитву, открыть Аллаху свое заветное желание, для исполнения которого надо привязать к кусту нитку или тесемку, а дальше – решит Всевышний, достоин ли ты своей просьбы.
С годами могилы уходят в землю, тонут, как тонет память о людях одного поколения, но на их месте или рядом другое поколение оставит свой каменный след, который тоже потом утонет в земле.
У самых альпийских лугов прилепилось к горе другое селение – Хамушам, вечером там свадьба, на которую надо успеть. Свадьба – дело серьезное. Свадьба в горах серьезная вдвойне. Талыши устраивают две свадьбы: женскую, а потом – через месяц, через год, как получится, – мужскую, лишь тогда молодожены сольются в семью, и невеста получит право носить яшмаг.
Женская свадьба мне вспоминается как сон, как утренний туман: я видел ее раньше, вернее, не видел. Нас пустили в порядке исключения – «вдруг корреспондент подумает, что талыши зажимают гласность». Довод решающий… Еще днем заиграла музыка, к шатру, накинутому на весь двор, потянулись люди – женщины из своего селения. Женская свадьба – это репетиция, примерка. Мужчинам неприлично сюда заходить. Лишь близким родственникам позволено посидеть где-то в уголке. Для порядка.
Сотни две улыбающихся женщин, будто цветы, заполняли пространство под шатром. Тех, кто в возрасте, принимали дома – под шатром слитком уж шумно. Многие женщины пришли сюда прямо с поля, но праздник был в их душе, в нестерпимом блеске глаз. Смех, улыбки, будто и не было тяжелой работы. Сначала на свадьбе гости подходят к столику и делают взнос (кто сколько сможет) на подарок молодым, а дальше путь – к столам, к музыке, к танцам. Свадьба же!
Угощения готовили прямо здесь, на улице. В огромных казанах томился рис, бурлило мясо, самые вкусные в мире запахи наполняли округу. Талышская кухня – это обилие запахов. А особый вкус еде придает то, что ее положено есть руками, помогая себе кусочком хлеба. Скатаешь пальцами шарик – ив рот. Нам накрыли в саду, в отдалении от общего веселья, чтобы не позориться в глазах соседей, накрыли потому, что мы – гости.
У каждого народа по-своему зарождается семья, хотя и много общего во всех свадьбах. Так и здесь. Отведав угощение, мы быстро уехали. Когда выходили, я успел заметить: старые женщины в доме сидели на полу. Так удобнее и привычнее. На Востоке прежде иначе не принято было. С нами ушел парень, который тихо сидел у края стола, пока мы пировали. Лишь на следующий день я узнал, что он и был жених. На свадьбе издалека увидел свою будущую жену, которую заботливо опекали подруги. Собственно, женская свадьба, она же репетиция, в этом и состоит – в знакомстве издалека.
…В селении Хамушам, куда мы поехали вечером, начиналась настоящая свадьба. Мужская. Значит, мужчина принял решение. Но теперь присутствовать на свадьбе имеют право только мужчины, для них – угощения, музыка и танцы до полуночи.
Не стану утомлять: свадьба есть свадьба, да еще мужская, с застольем, с разговорами. Скажу лишь, меня огорчило, что представители сильного пола теперь не носят национальные костюмы даже на свадьбу. Стесняются, что ли? То ли дело женщины, сразу видно – талышки!
Айдын Джабиев счастливый человек, сам себя счастливым сделал, потому что следует Корану. А там записано, самая большая ценность – уверенность в себе. Айдын именно такой, я это почувствовал, как увидел его на свадьбе. Танцевал он со своим братом Назимом уж очень здорово. Оба, плотно сбитые, ногами рисовали кружева, каждый шаг впечатывали в землю. Танцевали с удовольствием, едва сдерживая страсть.
Судьбе было угодно, чтобы после свадьбы мы поехали к Айдыну. Правильнее, к Айдын-мюалиму. По диплому он физик, пользуется уважением у сельчан, поэтому и почетная приставка к имени, а вовсе не потому, что отец его Герой Советского Союза, и уж совсем не потому, что он директор совхоза. Директоров много, но не все мюалимы.
