— Не пойдёт, — твёрдо заявил Шабарин, — решение уже принято, и обратный ход невозможен. Другого выхода у нас нет. И у тебя, кстати, тоже. Ты думаешь, твоя дочь выйдет отсюда, если ты откажешься нам помочь?
— А зачем это вам? — спросил Макс, чувствуя, как внутри скручивается тугой узел. — Ведь через интернат можно выйти на людей, которые забрали девочку, а это непременно приведёт к вам. Смысл вашей команде накликать на свою голову дополнительные неприятности?
— Насчёт этого не беспокойся, — заверил его Руслан Константинович. — У неё ведь, оказывается, моторчик слабенький. Засбоит ещё раз — и всё, заказывай отходную. И будешь ты видеть свою Виту, Штурман, лишь на карточке могильного памятника. Так что — никаких неприятностей. Может быть, лишь мелкие осложнения… А по сравнению с тем, что «Мегатрейдинг» останется незыблемым — это, вообще, ничто.
Макс качнул головой:
— Всё это имело бы смысл, если бы там, — он показал пальцем в направлении, где находилась медицинская палата, — действительно была моя дочь.
Руслан Константинович с сожалением посмотрел на него, как на тяжелобольного.
— Ну, я не знаю, — тяжело вздохнул он, разводя руками в стороны. — Как, каким образом убедить слепого и глухого, что это всё происходит на самом деле?
Шабарин посмотрел на Антона, как бы призывая его в свидетели.
— Он поймёт это, — сказал Антон. — Когда перероет все интернаты, он поймёт. Но, будет уже поздно.
— Смотри, Максим, решать тебе. Но, я прошу, — Руслан Константинович прижал ухоженные руки к груди, — прими правильное решение. Не поступай так, чтобы потом всю жизнь жалеть о содеянном. От твоих слов сейчас будет зависеть, увидишь ли ты свою девочку ещё когда-нибудь или нет.
В голосе Шабарина появилось нечто проникновенное, как у истового католического священника. Максу даже стало казаться, что ещё чуть-чуть, и Руслан Константинович, для вящего эффекта, поднимет вверх два пальца, сложенные вместе. Вот только, не верилось ему ни в эти слова, ни в убедительность тона, ни в искренность сосредоточенных лиц Шабарина и человека его, Антона Павловича. Ну, не верилось, хоть сапогом дави. Слишком уж наигранно это было, как в плохом спектакле: вот тебе дочь, и тут же сердечный приступ, и потеря сознания, и поговорить с ней нельзя, словно это заранее расписано неким драматургом, со всеми репликами и ремарками. Уж не Чехов ли настоящая фамилия мрачного Антона Павловича?
И в то же время Макс понимал, что ничего он не сделает и придётся соглашаться на это самоубийственное предложение. Потому что, если есть хоть крошечная вероятность, хоть одна сотая процента того, что лежащая сейчас на больничной койке девочка с заострившимся личиком — его Вита, то рисковать ею он не может ни в коем случае. А в серьёзности намерений Шабарина и его подручных Макс ни капли не сомневался. Как и в том, что они, действительно, претворят в жизнь, без лишних колебаний, своё решение избавиться от ребёнка. Значит, другого выхода, кроме предложенного белозубым Русланом Константиновичем, чтоб его черти драли, у него пока нет.
Поэтому Макс потёр висок большим пальцем и, нарушив тишину, полную тревожного ожидания, сказал:
— Ладно. Тогда начнём с самого начала. Кто убил Генку Абезгауза?
Глава тринадцатая
Сигаретный дым, повисший в комнате, окутывал всё, подобно лондонскому туману, колыхаясь и вздрагивая в такт жестам говоривших.
— Сколько человек тебе потребуется?
— Ещё не знаю. Это вентиляционные шахты?
— Да.
— Сигнализация?
— Бундесовая, «Schild-2000».
— Один, два, три, четыре… Четыре уровня?
— Точно.
— Плохо. Слишком плотно… Окна подключены все. Я ничего не упустил?
— Все до единого. Включая верхние этажи, коридоры и подсобные помещения.
— Н-да. Плохой пиджак, как выражаются соседи-японцы.
— Чего?
— Кимоно-то херовато. Как и наше положение.
Макс отодвинул в сторону лист со схемой здания «Мегатрейдинга» и потёр красные глаза. Их жгло и щипало так, словно кто-то щедрый сыпнул ему в лицо добрую пригоршню красного перца. Сидевший напротив него Антон, протяжно зевнул и помотал головой:
— Мне кажется, наиболее уязвимые места у них здесь и здесь.
Он ткнул твёрдым, как дерево, пальцем в схему. Макс помассировал виски и снова наклонился над листом:
— Я вижу. Это, судя по всему, мусоропровод?
— Да. Недействующий.
— Ладно. Дверь его выходит вот сюда, на стоянку для машин.
— Правильно.
— Стоянка огорожена, а это, как я понимаю, будка охранника?
Антон кивнул.
— В ней кто-нибудь есть?
— Да. Два человека. Один находится на связи, второй патрулирует площадку.
— Весело. Дверь под сигнализацией, поэтому быстро проскочить не удастся. Нужно их как-то отвлечь. Собак хоть нет?
— Есть. Две. В будние дни их выпускают из вольера после восьми, а в воскресенье — они на площадке целый день.
— Тогда это отпадает. Глухой номер. Если охрану мы ещё сможем отвлечь, то собак придётся усыпить. А такое незамеченным не останется.
Антон покачал головой.
— Придумай что-нибудь.
— Без вариантов. Нам придётся какое-то время пробыть снаружи, отключая сигнализацию, поэтому собак нужно убирать, другого выхода нет. Даже, если мы успеем войти в здание, сделать всё, что нужно, а затем выйти оттуда, охрана подымет тревогу — и всё насмарку.
— Хорошо, а если опять вернуться к крыше?
— Через шахту? Согласен, и внутрь мы проникнем, и с этой «Schild-2000» можно что-нибудь придумать.
— Так в чем же дело?
— В маленькой детали. Как попасть на крышу?
— Неужели это настолько сложно? — хмыкнул Байдалов.
— К сожалению. Высотных зданий рядом нет. До ближайшего десятиэтажного дома метров семьсот. Преодолеть такое расстояние…
— Это по горизонтали. А если сверху? Тебе с парашютом прыгать доводилось?
— Ни разу. И не думаю, что сегодня состоится дебют.
— А почему нет? Квадратура там ого-го. Вполне прилично, даже для новичка.
— Да будь она величиной хоть с центральную площадь. Что толку оказаться на ней со сломанными ногами?
— Ничего подобного. Сделаешь всё, как тебе расскажут, и приземлишься нормально. Ты думаешь, когда новичков учат, все они ноги ломают?
— Им не нужно прыгать ночью в точно заданное место. Наверное, с первого раза мало кто с этим справится.
Антон пренебрежительно скривил губы:
