Здесь произошли два убийства.
Он смотрел на закрытую дверь, сверкающую свежей белой краской, и спрашивал себя, что увидит за ней. Доминик распахнула дверь, и из комнаты хлынул солнечный свет. Гамаш не сумел скрыть удивления.
— Перемены разительные, — сказал Марк Жильбер, явно довольный реакцией Гамаша.
Если говорить попросту, то комната ошеломляла. Отсюда удалили все украшения, добавленные за несколько поколений: лепнину на потолке, темную каминную доску, тяжелые бархатные занавеси, которые не пускали сюда свет, накапливали в себе пыль, страх и викторианские нравы. Все это исчезло. Тяжелая, устрашающая кровать с балдахином тоже исчезла.
Комнате вернули ее изначальный вид, выявили линии, демонстрирующие ее великолепные пропорции. Новые занавеси в широкую полоску сиреневого и серого цвета свободно пропускали свет. По верху каждого из больших окон проходила вставка витражного стекла. Оригинального. Изготовленного больше столетия назад. Сквозь него в комнату проникали веселые цветные лучики. Заново окрашенные полы сверкали. Громадная кровать с обтянутым тканью изголовьем была застлана простым белым постельным бельем. В камине потрескивал огонь, готовый к приему гостей.
— Давайте я вам покажу ванную.
Она была высокая и стройная. Лет сорока пяти. В джинсах и простой белой рубашке. Светлые волосы распущены. Вид уверенный и процветающий. На ее руках с коротко подстриженными ногтями Гамаш заметил белые пятнышки краски.
Рядом с ней стоял улыбающийся Марк Жильбер, довольный возможностью продемонстрировать свое творение. А Гамаш, как никто другой, знал, что воскрешение старого дома Хадли было настоящим актом творения.
Марк тоже был высок — больше шести футов. Чуть выше Гамаша и фунтов на двадцать легче. Он носил коротко подстриженные, почти под корень, волосы, и создавалось впечатление, что если он их отрастит, то его залысины станут заметнее. Его жизнерадостные голубые глаза смотрели проницательно, а манера общения была приветливая и энергичная. Но если его жена чувствовала себя спокойно, то в манерах Марка Жильбера было что-то дерганое. Не столько нервного характера, сколько эмоционального.
«Он ждет моего одобрения, — подумал Гамаш. — Не так уж необычно для человека, показывающего столь важное для него детище». Доминик продемонстрировала особенности ванной с ее голубоватой плиткой, джакузи и отдельной душевой кабиной. Она гордилась проделанной работой, но ей восторги Гамаша, похоже, не требовались.
В отличие от Марка.
Дать Марку то, что он хотел, было не трудно. На Гамаша увиденное и в самом деле произвело впечатление.
— А эту дверь мы сделали только на прошлой неделе, — сказал Марк.
Открыв дверь ванной, они шагнули на балкон. Он располагался в задней части дома и выходил в сад, за которым простирались поля.
У стола стояли четыре стула.
— Я подумала, что можно поговорить здесь, — раздался голос сзади.
Марк поспешил взять из рук матери поднос, на котором стояли стаканы чая со льдом и вазочка с булочками.
— Присядем? — Доминик показала на стол, и Гамаш отодвинул стул для Кароль.
— Merci. — Пожилая женщина села.
— Ну, за второй шанс, — сказал старший инспектор.
Он поднял свой стакан в шутливом тосте, одновременно разглядывая хозяев. Трех людей, которые волею судеб оказались в этом печальном, разрушенном, заброшенном доме. Трех людей, которые дали дому новую жизнь.
А дом отвечал на это теплом.
— Тут еще есть что сделать, — сказал Марк, — но руки пока не дошли.
— Надеемся ко Дню благодарения принять первых гостей, — сообщила Доминик. — Если Кароль оторвется от стула и поможет. Но пока она отказывается вкапывать столбики для ограды или заливать бетон.
— Ну разве что сегодня днем, — со смехом произнесла Кароль Жильбер.
— Я обратил внимание, тут есть кое-какие старые вещи. Вы привезли их из дома? — спросил Гамаш.
Кароль кивнула:
— Мы соединили наши пожитки в одну кучу. Но еще много чего придется докупить.
— У Оливье?
— Кое-что. — Это был самый короткий ответ, услышанный здесь Гамашем до этой минуты.
Он ждал еще чего-нибудь.
— Мы купили у него чудесный коврик, — сказала Доминик. — Тот, что в холле при входе, кажется.
— Нет, он в подвале, — отрезал Марк.
Он попытался смягчить неловкость улыбкой, но получилось плоховато.
— И еще, кажется, несколько стульев, — тут же добавила Кароль.
Это составляло около одной сотой всей мебели в громадном доме. Гамаш отхлебнул чай, поглядывая на хозяев.
— Остальное мы купили в Монреале, — сказал Марк. — На рю Нотр-Дам. Знаете?
Гамаш кивнул, и Марк начал рассказывать, как они ходили туда-сюда по знаменитой улице, на которой есть множество антикварных магазинов. Некоторые торгуют просто рухлядью, но кое-где можно найти настоящие шедевры, бесценные произведения старины.
— Старик Мюнден ремонтирует кое-какие вещички, что мы купили на гаражных распродажах. Только не говорите гостям, — сказала Доминик со смехом.
— Я слышал, вы приглашали к себе на работу ребят из бистро Оливье? — закинул удочку Гамаш.
Марк покраснел.
— Кто это вам сказал? Оливье? — недовольным голосом спросил он.
— Это верно?
— Ну а если и верно? Он платит им практически рабское жалованье.
— И кто-то из них согласился?
Марк помедлил, потом ответил, что нет.
— Но только потому, что он увеличил им жалованье. Хоть это мы для них сделали.
Доминик слушала его, испытывая неловкость. Она взяла мужа за руку:
— Я уверена, что они к тому же преданы Оливье. Похоже, им он нравится.
Марк фыркнул, подавляя гнев. Гамаш понял: этот человек не умеет мириться с тем, что его желание не удается воплотить в жизнь. Но его жена видела, как это может выглядеть со стороны, и попыталась вразумить его.
— Понимаете, он оболгал нас перед всей деревней. — Марк не хотел просто так бросать эту тему.
— Ничего, все это забудется, — сказала Кароль, озабоченно глядя на сына. — Тут живет очень милая чета художников.
— Питер и Клара Морроу, — подхватила Доминик. — Да, они мне нравятся. Она говорит, что с удовольствием будет ездить на лошадях, когда они появятся.
— А когда это случится? — спросил Гамаш.
— Сегодня к вечеру.
— Vraiment?
[34]
Это будет удовольствие для вас. И сколько лошадей?
— Четыре, — ответил Марк. — Чистокровные.
