Первый рабочий день прошёл удачно. Возвращаюсь домой.
* * *
Трёхэтажный особняк. Я здесь живу. Плачу за койка-место. Три штуки в месяц. Экономлю. Хозяйка пытается заработать. Тут таких, как я, ёбнуться, двадцать пять человек. Мымра, так про себя называют койкосъёмщики владелицу дома, живёт на первом этаже, остальные распределились наверху, обитают.
Захожу в ванную. Там Наташка с соседней комнаты. Голая. Приятное близкое знакомство сорокалетнего мужика со студенткой третьего курса, будущим медиком. Не закрылась. Но вот она обернулась махровым полотенцем. Меня не замечает. Делает вид. Заходит Митяй. Тоже студент, будущий историк, а по совместительству грузчик с оптовой продовольственной базы. Садится на корточки у ног Наташки, закуривает папиросу с травой, протягивает ей, та делает три напаса, отдаёт мне, я отказываюсь. Мне, бля буду, помыться надо, и я раздеваюсь, залезаю под душ. Митяя прёт, и он начинает рассказывать:
– В двенадцать лет у меня впервые это было. Открываю глаза. Бездонное синее небо, ни облачка. Солнце светит ярко, ослепляет до боли. Одинокая слеза стекает на щёку. Смахнув солёную каплю, – я вижу звёзды!.. Они располагаются в том самом хаосе, как и прежде, если смотреть на них ночью. Полярная звезда мигает маленьким фонариком, Большая Медведица прогуливается с Малой Медведицей, Кассиопея играет на Лире… В траве – я лежу на спине – ползают муравьи. Кусаются, щекочут – раздражают. Я не могу долго смотреть на небо, наблюдать, как мне кажется, за невероятным явлением, где звёзды есть участники театральной постановки, и поднимаюсь на ноги. Океан расстилается голубым неровным одеялом всего в ста метрах передо мной; чайка пролетает над головой, делает оклик моему одинокому телу. Невыносимая слабость чуть было не роняет меня обратно в муравейник, но так хочется прохлады, и я уверено плетусь к океану. Вхожу в воду по пояс – слышатся «голоса». Не затрагивая слуховых центров, они звучат прямо в голове, накладываются на мысли, заглушают их странными командами. Я не могу в точности разобрать их истинного назначения, но воздействие не ослабевает, – наоборот, до изнеможения усиливается неведомой вибрацией. Именно одна единственная мысль – где я нахожусь? – пытается бороться с «голосами», победить слабость, пытается преодолеть болезненное состояние, но не может взять под контроль чувства, эмоции, тело, – и я по-прежнему не помню вчерашний день, не помню своего имени даже… И снова головная боль бьёт молнией. С последних сил я выхожу из воды и теряю сознание…
– Бедный ты мой! – целует Наташка Митяя в лоб. Как покойника. Без эмоций и каких-либо чувств.
Я говорю:
– Сносит крышу от травы, от любви и от пули тоже. Отвечаю!
Наташка увидела меня голым. Скривилась. Я посмотрел на свой член и тоже остался недоволен.
Ссыте девки в потолок —
Я гармоню приволок!
А в гармони один бас
Положил я хуй на вас!
Митяй лезет под душ одетым.
Я быстро вытираюсь, одеваюсь – и вон отсюда! Долбоёбы! Мне бы их проблемы – я всё понимаю, но не могу догнать такой инкарнации. Уж лучше шпилиться стали при мне. Такое поведение естественно.
Наташка вслед говорит:
– Клим, ты зря не сделал напаса. Так колбасит!
Кого от чего, а меня колбасит от работы. Чтобы добраться отсюда до гипермаркета, надо полтора часа, а обратная дорога, если попадёшь в общественном транспорте в пробку, ещё дольше.
– Сексом займитесь, – советую, – вывернет! Правда-правда! И Мымре на глаза не попадитесь, закройтесь изнутри.
– Клим, – говорит Митяй, – ты всегда прав.
Они внемлют моим словам.
Валюсь спать без задних ног. Что же будет со мною дальше?.. Старею, сука.
Стучат в дверь. Я сплю, но отчётливо слышу настойчивость чьей-то руки.
– Кто там?
– Клим, когда заплатишь?
Выползаю из постели, открываю дверь. Сорокапятилетняя тётка, Мымра, пыхтит словно насос. Видно, что сердце и лёгкие её пошли по пизде. Сто килограмм мяса облепляют кости безобразной массой. А она старше всего на пять лет. (Сорок пять – не всегда ягодка опять, извольте.) Неужели и я так могу выглядеть скоро? Увидев меня, она громко говорит, хрипя мокротой бронх:
– Климушка, денежки приготовил? Платим за месяц вперёд.
Я выуживаю последнее бабло, оставленное на хавку, отдаю.
– Спокойной ночи!
Сука! Что б тебе не уснуть сегодня, думаю. Не могла раньше спросить.
Сон потерян. Ни через час и ни через два я сам не могу уснуть.
Выхожу покурить на улицу. Спускаюсь по лестнице, прохожу мимо спальни Мымры, прислушиваюсь – храпит! Сам себе, дурак, накаркал бессонницу.
Осень берёт своё, зябко. Делаю быстрые затяжки, выпускаю дым из ноздрей, как раздражённый бык на тореадора. Хозяйка, думаю, без мужика с ума сходит. Поэтому из неё такая неудовлетворённость исходит. Злоба. Вот почему мужик бабе нужен, а мужику баба: чтобы быть добрее к себе самим и окружающим.
Прикинув, сколько без секса обхожусь я сам, – ужасаюсь, ебическая сила: три месяца!
Направляюсь к Наташкиной комнате. Стучусь. Тихо так – кошкой скребусь.
Открывает. Не спала. По лицу вижу.
– Чего тебе?
– Ебаться хочу! Курнуть есть чё?
Она выглядывает в коридор – никого.
– Заходи.
* * *
Я улетаю, улетаю, улетаю… Лет десять назад последний раз пробовал шалу. И вот он, кайф! Под тобой прекрасная девушка, а в голове играет настоящий симфонический оркестр!
– Откуда музыка? – спрашиваю.
– Не отвлекайся, – говорит Наташка. – Эта трава музыкальная. Я слушаю Вивальди…
Меня прёт во все дырки! А этот монотонный танец длится вечно: туда, сюда, обратно… туда, сюда, обратно… Ебстество есть не богохульство, а боголакомство. Я теряюсь в пространстве и во времени. Оргазм похож на затяжной прыжок парашютиста. Вначале летишь с огромной скоростью вниз, щелчок – и вот ты уже завис в воздухе. А музыка звучит, как и прежде, только какой-то какофонией ветра. Я не могу почувствовать под собой твёрдую почву, я нахожусь в подвешенном состоянии, и я понимаю, что это и есть мои координаты тела: неопределённость.
* * *
В жизни бывают моменты, которые никому не нравятся: то ли они исходят от тебя самого, то ли от кого-либо другого.
Десять часов утра. На работу я так и не вышел.
Наташка мирно спит, тихо посапывая, а я думаю: правильно ли сделал, может, стоило остаться и молча отупеть над кнопками пульта управления?
В комнату входит Митяй – мы забыли закрыться (так часто бывает у любовников) – и устраивает бучу. Я врезал ему в челюсть, и он остыл. Пообщаться не удалось, но я понял, что Наташка, так он считал, есть его девушка. Хорьком она была. Нельзя быть таким слепым.
