Санпропускник при чистом эксперименте (а он был таковым) – это сплошное удовольствие: разделся, снял спецодежду, дозиметры, средства индивидуальной защиты, обливаешься горячей водой, смываешь все свои тревоги, переодеваешься в чистое бельё… и всё. Жизнь продолжается. Огонь пылает под землёй – дьявол получил дров для топки.
Владимир Фролков вышел первым из санпропускника. Он посмотрел на гору, в которой часа полтора назад был проведён эксперимент. Погода стояла солнечная, видимость прекрасная, вокруг благостный покой и тишина… И вдруг из склона горы повалил чёрно-желтый дым. Он клубился и зловеще поднимался вверх… Хозяину преисподней что-то не понравилось.
События стали развиваться внештатно.
Селин срочно выдал команду на вылет вертолёта с материалами регистрации.
Буквально через десять минут после взрыва Фролков и компания улетели к командному пункту. Но этого было достаточно, чтобы схватить дозу.
Облако продолжало расползаться. Оно накрыло соседний посёлок, где, правда, никто давно не проживал из местных жителей, и приближалось к командному пункту.
Уже чувствовался сильный запах сероводорода – под действием гигантских температур доломит, составляющий основную часть горы Шелудивой, превратился в газ с очень неприятным запахом.
Эвакуация проходила по морю. Теплоход «Крым» принял на борт первую партию специалистов и учёных. Вторым заходом эвакуировались руководители эксперимента. Селин и Фролков покинули остров последними, как полагается капитану и его помощнику судна.
* * *
Владимир Фролков встретил гостя. Это был Николай Селин, постаревший, но ещё крепкий старичок. Они не виделись долго, восемь лет. Последний раз это было, когда фундамент Советского Союза треснул, и стены могучего здания могли рухнуть в любую минуту. Фролков с трудом передвигался по квартире, холодной и неуютной – чувствовалось, что здесь запустение и нищета. Спустя четверть века он был приравнен к ликвидаторам Чернобыльской аварии, инвалид. Бороться за жизнь с каждым годом становилось тяжелей.
– Я приехал помочь, – сказал Селин. Он так и не схватил дозу, повезло.
Фролков усадил гостя на кухне за грязный стол.
– Умру я скоро, – сказал он. – Ничем ты не поможешь.
– Что? Так скоро? Рано пока в могилу заглядывать. Я старше тебя – на сколько? – лет на восемь, и не помышляю о смерти.
– Не за себя я пекусь, Николай. – Руки старика задрожали, он сцепил их в замок, чтобы успокоиться. Он выглядел старше собеседника явно не на восемь лет. – В этом заброшенном среди гор городке, Снежинске, впроголодь живут люди, которые обеспечивают безопасность страны. Я обращался наверх, они обещают, но и как тогда, на испытаниях, опаздывают. Правда, не на десять минут – на десятки лет!
Селин вспомнил эксперимент, и свой сон вспомнил, и Фролкова…
– Предчувствия у меня тогда были плохие, но я никому не говорил. И отменить эксперимент не посмел. Побоялся.
– Да что уж там, зато сейчас никому не страшно, что ядерный щит разваливается. Это намного серьёзней какой-то лишней подхваченной дозы радиации. Страшит кое-кого другое – потеря власти. Но этот кто-то – безумец! Быть великим правителем без мощного оружия – быть невозможно.
На прощание Селин попытался вручить старому другу деньги. Но Фролков, воспринявший широкий жест, как подачку, отказался, сказал:
– Эх ты, Москва, пойди в институт, раздай деньги там. Они молодым нужнее.
Дорога из Снежинска заняла чуть больше суток в поезде. Селин вернулся в Москву вечером, взял такси, приехал домой. На душе лежал камень, неуютно было.
Программа «время» началась именно с этой новости: самоубийство профессора-ядерщика.
Выстрел в Снежинске потряс Селина до глубины души. Вот вам и сон, подумал он. Больше двадцати пяти лет прошло, а сон имел силу. Надо было остаться с ним. Не оставлять одного.
Селин долго ходил по комнате. Наконец он решился и позвонил в Кремль. Директор Российского федерального ядерного центра член-корреспондент Российской академии наук ждал ответа…
– Приёмная президента, – услышал в трубке приятный женский голос.
Он представился и попросил соединить с президентом, так как однажды встречался с ним, получал орден – он мог себе это позволить.
– Соединяю, – сказал голос, и послышались гудки – занято, занято, занято… обрыв связи…
Селин уподобился голодному коту, которого просто не заметили на кухне. Слова сорвались сами по себе:
– И сердиться-то на тебя нельзя и взыскать-то с тебя нечего, потому что ты никаких настоящих порядков не знаешь, – сказал он в трубку, но этих слов никто не услышал. Последние вспышки его душевного негодования свелись на «нет», он отпустил трубку – она повисла на проводе, издавая протяжный неприятный звук кремлёвских покоев.
2009 год
Кроличья возня
Что деньги-то, а! Деньги дело наживное, если их не тратить попусту. И палец обслюнявить надо, чтобы посчитать. Денежка счёт любит, коль есть в кармане, лежит вместе с пачкой сигарет…
Я об этом думал, глядя на полученную зарплату. Пришёл домой с работы, кинул бумажки на стол – мало! И считать не стал. Не жалует шеф высокой зарплатой, не жалует, жмёт жмот. Испокон веков так-то, видимо; и сейчас ощутимо. Приходиться мараковать, скользким делаться. Но сосать у шефа вызовет нездоровую потребность трахать подчинённых – нет, нет и нет! Понятно, чтоб не отсасывать, нужно знать, что облизывать. Я, так сказать, сам негам и другому не дам. Во всяком случае, в своём присутствии.
Иду срать. На очке всё выходит из тебя плохое, а после сосуд наполняется снова.
И только я забыл, о чём думал – звонок в дверь.
Кого принесло, думаю. Обычно на сотовый звонят вначале, а после в дверь.
Открываю – жена бывшая, Оксаночка. Вот кого я не ждал! Помнит, зарплата сегодня.
– Заходи, гостем будешь, раз пришла.
– Саша, здравствуй, – говорит. – Как жизнь?
Странная она сегодня, денег хочет, нет сомнений.
– Живу и хлеб жую, а думаю о горячих пирогах, – говорю честно.
– А я по делу.
– Какое такое дело? У меня с тобой дел нет. С новым мужем дела имей.
Оксана смутилась. Скромница, да и только! Откровенно говоря, после её таких визитов потом спать спокойно не придётся. Две недели назад она подала заявление в суд. Насчёт алиментов. Типа я за полгода ей ни копейки не дал. Официально – нет. По совести, если говорить, даю больше, чем надо.
– Сын заболел.
Я остолбенел! Здесь не пахло загрёбистой лапой.
– Что с Андрюшкой?
– Ничего страшного, гнойная ангина… Дай четыре тысячи рублей.
Я отдал не задумываясь.
