Лиля восхищалась душевной широтой друга, когда он как ни в чем не бывало шел с ней на «башню» послушать лекцию на тему эроса или размышления о дионисийстве, о котором Вячеслав Великолепный знал абсолютно все. Только настоящий маг может настолько широко смотреть на вещи, чтобы не улавливать их мерзкой гнусности. В отличие от Волошина Лиля не любила Иванова. Поэт ее пугал, ибо напоминал Того Человека, образ которого неотступно преследовал ее с отрочества. Но интерес к поэзии пересиливал страх, и Лиля снова шла на «башенные среды». Теперь же, когда в редакции «Аполлона» открылось «Общество ревнителей художественного слова», девушка вздохнула с облегчением и сделалась постоянным его членом. В состав общества входили самые яркие поэты, блиставшие в те годы на русском литературном Парнасе. В особняке на Мойке можно было встретить Блока, Мандельштама, Сологуба, Анненского. Ну и, конечно же, Волошина с Гумилевым. И все они были страстными поклонниками юной и загадочной поэтессы де Габриак. Лиле доставляло удовольствие наблюдать, как вокруг ее Черубины в редакции разворачиваются споры и интриги. Маковский продолжал регулярно получать «путевые заметки», из коих узнавал о буднях Черубины, остановившейся в католическом квартале. Под руководством Волошина Лиля прислала огромное количество описаний этого самого квартала, живописала даже несколько личных встреч. Описывала подробно, остроумно и красочно. Так, словно сама присутствовала при этом в Париже. Наблюдая за Папой Мако со стороны, Лиля видела, что редактору эти письма необходимы, как воздух. Это заметила не только Лиля, лицо, безусловно, заинтересованное и оттого обладающее повышенной наблюдательностью. Влюбленность издателя видели и сотрудники «Аполлона». В отсутствие Черубины Маковский так страдал, что коллеги не могли на него смотреть без сочувствия.
— Сергей Константинович, — как-то не выдержал Анненский. — Нельзя же так мучиться! Ну, поезжайте за ней. Истратьте сто-двести рублей, оставьте редакцию на меня. Отыщите ее в Париже…
Но Маковский в Париж не поехал, зато каждый вечер звонил кузине Черубины Дарье Владимировне и беседовал с ней об отсутствующей. А «кузина Дарья Владимировна», Лида Брюллова, сидела рядом с Лилей и с самым серьезным видом готовила издателя к мысли о пострижении Черубины в монастырь. Тот трепетал от отчаяния, и Лиля со сжимающимся от гордости сердцем видела, что ее стараниями нет в Петербурге человека несчастнее, чем редактор журнала «Аполлон», эстет и сноб Маковский, так больно обидевший ее в их первую встречу.
* * *
Новая жизнь нравилась мне все больше и больше. Дни были заполнены презентациями наших книг, съемками ток-шоу, приемами, вечеринками и прочей мишурой светской жизни. Элла и Эдуард, впервые за несколько лет открытые для общения, вызывали неподдельный интерес у самых разных людей. Все относились к нам с почитанием и преклонением, и в какой-то момент я даже начала забывать, что не имею к замечательным книгам, которые все так превозносят, никакого отношения.
— Малыш, может, попробуешь что-нибудь написать? — как-то предложил отец.
Я попробовала. И написала небольшой рассказ.
— А что, очень даже недурно! — просматривая текст, с довольным видом говорил папа. — Сюжет вполне оригинальный, немного доработать, и может получиться занимательная история.
Польщенная и ободренная, я взяла себе за правило каждый день работать над текстом, доводя его до совершенства. Также регулярно я посещала тренажерный зал, доводя до совершенства фигуру, ибо та Элла Греф, которую я видела на экране телевизора, мне уже не очень-то и нравилась. На мой взгляд, у нее были слишком широкие бедра, невыразительная талия и плохо развитая грудь. Хотелось, чтобы новая я была так же идеальна, как те книги, которые тысячи читателей считали моими. Но в тренажерный зал жилого комплекса «Эдельвейс» я ходила не только потому, что мечтала накачать приличную грудь и убрать лишние сантиметры с талии. Там я ежедневно встречала обладателя красного дракона. Этот высокий крепкий брюнет с потрясающей татуировкой на руке, уходящей под футболку и ужасно меня интригующей, приходил заниматься с двумя охранниками, которые стояли за ним все то время, что он ворочал штанги и трусил по беговой дорожке. Инструктор держался от них в стороне, предпочитая не докучать указаниями знающим людям. Да и остальные посетители зала косились на него с заметным уважением. Несколько раз я была свидетелем, как у моего брюнета брали автографы, а однажды в раздевалке услышала, что две девицы с горящими глазами обсуждают его персону. Сделав вид, что мне и дела нет до их болтовни, я узнала, что зовут его Виталий, он известный боксер-супертяжеловес, живет в нашем комплексе, здесь же арендует для тренировок зал с боксерским рингом, а на тренажерах ходит заниматься туда же, куда и мы, простые смертные. Если, конечно, простыми смертными можно назвать банкиров, эстрадных певцов, актеров или вот как мы с папой, успешных писателей. Как-то раз я старательно качала пресс на блоке, когда увидела, что двухметровый великан, помахивая в такт шагам рукой с тем самым красным драконом, вытатуированным на бицепсе, направляется в мою сторону.
— Простите, барышня, — озадаченно проговорил он, — у меня такое чувство, что вы вот-вот переломитесь пополам. Такую талию беречь надо, а не нагружать работой. Нельзя так изводить себя тренировками. Хотя, конечно, нет предела совершенству…
— Да нет, я просто пресс качаю, — смутилась я.
— Отличный у вас пресс, милая…
— Элла, — подсказала я. Я уже привыкла к этому имени и не вспоминала, что не так давно была Женей.
— Так это, в самом деле, вы? — вскинул он брови. — Мне Сережа говорил, — он кивнул на одного из охранников, — но я не поверил. Эллочка, поужинаете завтра со мной?
— А почему бы и нет? — улыбнулась я. — Только с условием — за ужином вы рассказываете что-нибудь занимательное из своей жизни. У меня есть правило — истории друзей вплетать в сюжет. Идет?
— Ну что же, я буду рад, если моя жизнь получит отражение в ваших замечательных романах!
Остаток дня я провела, предвкушая завтрашнюю встречу с новым поклонником, и ночью долго ворочалась, не в силах заснуть. На следующее утро Сирин приехал раньше обычного и, набирая в шприц кровь, пробурчал:
— Ну, вот и все. Это последняя порция. Теперь твоя смерть будет выглядеть вполне правдоподобно.
Он спрятал пробирку в термосумку и подмигнул мне хмурым глазом. Отношения между нами установились довольно натянутые. Было заметно, что меня он только терпит, а вот к отцу привязан по-настоящему.
— Вчера весь вечер провел в Интернете на вашем форуме, — угрюмо сообщил Сирин, разглядывая профиль отца, самозабвенно барабанящего по клавишам ноутбука, разложенного на кухонном столе. — Меня позабавило, что визит Эллы на твои, Максим, похороны не остался незамеченным. Поклонники Грефов ломают головы, в каких отношениях были Максик и Элла. Я выступил в роли тролля и написал, что к Элле Максик был равнодушен, а любил он Эдуарда и от неразделенной любви покончил с собой, наевшись таблеток. Поверили, придурки.
— А ты, оказывается, шутник, мой друг Викентий, — отец, не прерывая работы, усмехнулся. — Давай, давай! Любая реклама нам на руку. Даже такая, как этот твой черный пиар. Главное, чтобы наши имена были на слуху! Чтобы люди обсуждали все, что касается Грефов!
