– Умерших? – уточнила я.
– Обряд называется синикути, в переводе «уста умершего», – сказал он. – Душа умершего приходит с того света и отвечает на вопросы. А есть еще икикути, «уста живого», когда вызывается дух отсутствующего человека.
– Это и вправду возможно, деда? – немного испуганно спросила я.
– В префектуре Аомори, на конце полуострова Симокита есть гора Осорэ, – сообщил он после очень продолжительной паузы. – Все туристы знают Фудзи, это своего рода фирменный знак страны, символ. Но кроме Фудзи, в Японии много других легендарных гор. И все японцы знают Осорэ. Там возможно встретиться в определенные дни с духами умерших.
– Осорэ? – переспросила я, стараясь запомнить это название.
– Да, – ответил дед. – В переводе «страх».
Я вздрогнула всем телом. Дед глянул на меня и улыбнулся.
– Пойдем-ка спать, – сказал он, вставая. – Совсем я тебя сегодня запугал.
– Нет, очень интересно, – ответила я, невольно проследив за какой-то быстрой тенью, исчезнувшей в темной глубине сарая.
И тут же раздалось такое громкое и угрожающее завывание, что я вскрикнула и прижалась к деду.
– Опять коты дерутся из-за территории, – спокойно сказал он.
И я сразу облегченно рассмеялась и расслабилась.
Из тетради лекций госпожи Цутиды:
«Как писал один древний японский автор, «богиня Солнца оставила своих потомков править нами вечно, как в этой, так и в загробной жизни. Это действенно лишь для нашей страны, и нигде в зарубежье мы не найдем ничего подобного. Вот почему наша страна именуется Божественной».
Идеи дзена воспринимались проститутками и гейшами как образ жизни. Они окружали себя неким искусственным дзеном в музыке, пении, исполнении чайной церемонии, принятии пищи, походке и одежде. И кажется, что даже их костюмы и стили причесок возникли из дзенских идей.
Любая проститутка и гейша в то или иное время держала сверчка в клетке, птицу или собаку на счастье. Великие куртизанки и знаменитые гейши обычно имели по несколько японских спаниелей. Они были горячо привязаны к своим питомцам. Но, по поверью, маленькое животное, птица, кошка или собака, не должно перебегать комнату; их следовало немедленно поймать и отправить обратно по их же следам, приговаривая «гомэн кудасай» («прошу прощения»).
И гейши, и проститутки находились в плену всевозможных предрассудков, суеверий, верили в предсказания и в разные приметы.
Слово «тя» («чай») лучше было не произносить вслух; предполагалось, что можно самой быть растертой в чайный порошок или потерять работу.
Сидеть на ступенях не рекомендовалось: это приводило к уходу всех клиентов.
Чихание имело свое значение: один раз – кто-то говорит о тебе хорошо; два раза – говорит плохо; три раза – кто-то в тебя влюбился; четыре раза – ты простудилась.
Если наступаешь случайно на свежий лошадиный навоз – ждет несомненная удача.
Существовало устойчивое поверье, что кудрявые женщины развратны сверх всякой меры.
Несчастье приносит число 4, по случайному совпадению оно произносится как «си», точно так же как слово «смерть». И при счете вслух это слово по сей день стараются заменить словом «ён».
Нельзя спать головой на север – так хоронят покойников в Японии.
Нельзя втыкать хаси, палочки для еды, вертикально в рис – так ставится пиала с рисом перед домашним алтарем в доме умершего.
Нельзя брать сасими палочками для еды с палочек другого, так как после кремации родственники покойного собирают палочками прах и кладут его в специальную фарфоровую урну.
Если мимо проезжает похоронная процессия, то большой палец закрывают другими пальцами: этот палец называется «ояиби» – родительский. Таким образом оберегают родителей от несчастья.
Несмотря на то что все услуги предоставлялись за деньги, все-таки были клиенты, которые казались крайне нежелательными. Тогда шли на крайние меры и прибегали к колдовству.
Брали коёри (скрученную бумагу, использовавшуюся в качестве лучины) и из нее сворачивали фигурку собаки. Клали ее на подставку для зеркала в комнате, смежной с той, где находится посетитель, повернув к нему морду животного. Шепотом несколько раз спрашивали животное: уйдет гость или останется.
Заворачивали горстку теплого пепла в кусок бумаги и подкладывали пакетик под ночные одежды гостя ближе к его ногам. Он уходил немедленно.
Прислоняли веник к перегородке в конце комнаты рядом с комнатой гостя и, положив рядом с ним сандалии, говорили шепотом: «Вот; пожалуйста, уходите быстрее». Он тут же должен уйти».
Проснулась я рано и сразу почувствовала запах булочек с ванилью, доносящийся из кухни. Я спихнула тяжелого сонного Тимофея с живота и быстро вскочила, ощущая необычайную бодрость во всем теле. Выйдя во двор, потянулась и с наслаждением вдохнула полной грудью прохладный, кристально чистый воздух. Поднимающееся солнце подсвечивало резные листья хмеля, увивающего веранду до самой крыши, и они казались золотисто-салатовыми. Семенные коробочки, свисающие между ними, напоминали смешных зеленых ежиков. Я потрогала одну из них и рассмеялась, ощутив мягкие иголочки. Почему-то вспомнила последний сеанс шибари и словно увидела себя, увитую вьюнками и висящую в центре пустого пространства, залитого солнечным светом. Воспоминание о том, что последовало дальше, вызвало прилив вполне отчетливого возбуждения. Я быстро спустилась во двор и пошла к умывальнику, висящему на заборе. Вода была холодной, и я с удовольствием набрала ее в ладони. Но умывальник тут же оказался пуст, и я пошла в огород, чтобы набрать воды из колодца. Открыв калитку, замерла, увидев деда. Он стоял на широко раздвинутых полусогнутых ногах, лицом к солнцу и спиной ко мне. Его тело было литым. Я не заметила ни лишнего жира, ни дряблых складок. Короткие спортивные трусы позволяли увидеть мускулистые стройные ноги. А ведь деду было далеко за семьдесят. Он медленно повернулся вправо всем корпусом и плавно развел руки. Я не стала мешать занятию йогой и ушла в дом.
После завтрака родители сказали, что хотят помочь в прополке картошки.
– Да и колорадских жуков много, – вздохнула бабушка. – Может, Танюша соберет их?
Я поморщилась, так как с детства не любила это занятие. Жуки казались мне противными на ощупь, а их личинки были мягкими и пухлыми. Я надела тряпичные перчатки, взяла пластиковое ведерко и пошла на огород. Дед уже был там. Он тяпал между рядами картофельных кустов. Его вид в застиранной рубашке и мятых старых брюках был обычным для деревни. На голове белела полотняная кепка.
«Странно все-таки распоряжается судьба», – подумала я, подходя к нему.
– Ага! – усмехнулся он. – И тебя заставили!
– Обязанность, – вздохнула я и сняла с куста жирного полосатого жука.
