Лёжа в шлюпке, прижимаясь ко дну, Берегиня вдруг всё поняла.
Не было никакой русалки-мамы.
Не было и нет.
А была всего лишь Мэгги-Мэри, которая чуть не утопила её в море звёздной, лунной ночью, такой же, как эта, и заставляла её скакать на волнах-лошадках, волнах-пони.
«Легче лёгкого. Раз, два – и готово!»
Берегиня содрогнулась от ярости. От гнева. От обиды. Сорвала с шеи талисман, порвав розовую ленту, и изо всех сил швырнула его в корму шлюпки.
97
Высокая женщина с чёрными, гладко зачёсанными волосами. Где она сейчас? Может быть, она сидит в кафе маленького высокогорного городка и пьёт горький чёрный кофе с круассаном? А может, она в Индии, едет на поезде и смотрит в окно на юрких обезьянок, как они ловят на лету кусочки манго, которые бросают им пассажиры? А может, она идёт по улицам огромного города – Нью-Йорка, Гонконга или Сиднея?
Может быть, она вспоминает шоссе, усыпанное ракушечной скорлупой, и дом своей бабушки? Она аккуратно платит за него налог на недвижимость, каждый год, точно в срок. Быть может, наступит день, когда она вернётся туда.
И быть может, вспомнив об этом, она вдруг забывает обо всех своих делах, поднимает взгляд к небу и смотрит на красавицу луну. Может быть, в эту минуту она думает о своей маленькой дочке, которую она оставила там? Может быть.
И может быть, она прижимает руку к сердцу, которое бьётся сильнее, когда она вспоминает о дочери. И, глядя на луну, тихо шепчет всё ту же просьбу, умоляя, заклиная: «Береги… береги… Береги её».
98
И Берегиня знает, что так и есть: Синь сберегла её.
99
Висящая в небе луна принимает молитвы матерей с древних времён до наших дней. Луна принимает всё, поднимающееся с земли, – молитвы и проклятия, песни и стоны. Но может ли она ответить на молитву? Может ли исполнить желания? Кто знает… Зато всем известно, что луна может, во-первых, испускать яркие серебристые лучи, а во-вторых, командовать морскими приливами и отливами.
Всю ночь луна ждала сигнала от шилохвостых скатов. Они собирались сюда много дней в ожидании этого момента. Этой ночью луна уже дважды притягивала и отталкивала океанские воды. Летняя луна. Голубая луна. Настало время нового прилива. Луна знает об этом. И знают скаты. Тысячи и тысячи их скопились за косой, ожидая, пока луна поднимет прилив так высоко, что они смогут на гребне его пройти по каналу в пруд. Их животы набиты яйцами, которые они отложат на дно пруда, в заросли спартины. Из них потом получатся русалочьи кошельки.
Специально для этого они и приплыли сюда. И теперь ждут, когда луна высоко-высоко поднимет прилив.
100
Доуги бежал за Вторым к солёному пруду. Добравшись до него, он пошарил лучом фонарика по берегам и по воде. Вода ещё стояла низко, но он знал, что вскоре океанская вода хлынет через канал и наполнит пруд. Доуги стоял у пруда, пытаясь понять, что здесь не так. Чего-то не хватает. Но чего?
«Тяв-тяв-тяв-тяв!» – Второй помчался к причалу.
Доуги направил на него луч фонарика. Пёсик пробежал по причалу и остановился в самом конце.
Там, где стояла «Стрелка», было пусто. Шлюпка исчезла. Доуги озадаченно почесал затылок. Он отлично помнил, как своими руками привязал шлюпку и сделал двойной морской узел. Неужели он каким-то чудом развязался? Доуги оглядел поверхность пруда. Пусто.
Нет, не может такого быть, чтобы двойной морской узел развязался сам собой в тихую, погожую ночь. Тогда остаётся только одно объяснение: кто-то взял шлюпку.
Но кто? Кому могла понадобиться шлюпка посреди ночи? Месье Бошану? Уж конечно, не ему.
Синь? Она никогда в жизни не садилась в эту шлюпку ни днём, ни тем более ночью.
Доуги снова посветил фонариком по воде. Может быть, всё-таки узел развязался сам собой? Он направил луч в сторону солёных болот. Шлюпки и там не было. Если предположить, что шлюпка отвязалась из-за высокого прилива, то она поплыла бы в сторону болот.
Снова и снова он шарил фонариком по болотам – ничего похожего на «Стрелку».
Вдруг мурашки побежали у него по спине, и каждый волосок на теле стал дыбом.
– Нет! Не может быть… – пробормотал он.
«Тяв-тяв-тяв-тяв!» – решительно подтвердил Второй.
– Нет! Только не это! – простонал Доуги.
Берегиня.
Только Берегиня могла взять шлюпку.
Доуги повернулся и поспешил через дорогу, к призрачно-голубому дому. Взбежав по ступенькам, он изо всех сил забарабанил в дверь.
– Синь! – кричал он. – Синь! Проснись!
Он потянул за ручку – и дверь открылась.
Уходя, Берегиня не заперла дверь.
Доуги распахнул дверь и вошёл. Его должен был встретить Верт.
Но Верта не было.
И тут Доуги всё понял. Они уплыли на шлюпке. Вдвоём.
– Синь! – снова крикнул он. – Проснись!
101
Шея ужасно болела – Берегиня поранила её розовой лентой, когда срывала талисман. Она откинула голову назад, чтобы уменьшить боль, и увидела, что луна спустилась ниже. Море стало успокаиваться. Шлюпка уже не взлетала вверх, не падала вниз, а только вся дрожала, словно задыхаясь, словно пытаясь перевести дух. Берегине казалось, что она качается в маленькой деревянной колыбельке.
Кружилась голова, было холодно. Она по-прежнему лежала на дне, свернувшись калачиком. Вокруг была вода. Ноги она просунула под скамейку, голову положила на руки. Уставшее тело нуждалось во сне. Ей ужасно хотелось спать. Ещё мгновение – и она уснёт… Сон… Отдых…
Веки её отяжелели, глаза слипались. Она так устала, что уже не могла больше плакать.
Спать…
Берегиня резко встряхнула головой, отгоняя подкравшийся сон.
Она не имеет права спать. А вдруг ей удастся разглядеть Верта? Вдруг он подплывёт к шлюпке, а она будет спать и не заметит его?
Верт.
От слёз и усталости у неё болела грудь. Море становилось всё тише и тише. Она потеряла Верта. Каждая клеточка её тела болела, каждая мышца ныла. Пальцы свело судорогой оттого, что она долго, отчаянно цеплялась за скамейку. Коленки были ободраны до крови.
Верт.
Вода ударяла в борт шлюпки, монотонно повторяя его имя: «Верт. Верт. Верт».
Волны всё спадали. Веки её снова отяжелели. Глаза опять стали слипаться. Она села, чтобы не заснуть. Нельзя спать. Нельзя…
