Что? Я настолько потрясена, что отнимаю раковину от уха и совсем забываю, что так не услышу мамин голос. Но быстро спохватываюсь и снова прикладываю ее обратно. Сердце тяжело бухает в груди.
Я не могу жить без мира Внизу. Я не могу жить здесь – Наверху. И все остальные, такие как я, уже мертвы или будут убиты.
Чтобы не закричать, я крепко зажимаю рот ладонью.
– У нас в Атлантии остались последние сирены, – говорит мама, – и теперь это только вопрос времени, когда люди из мира Наверху скажут Совету нижнего мира, что и от них тоже пора избавиться. И члены нашего Совета их послушают. Они надеются выжить и готовы ради этого обманывать жителей Атлантии.
Мы должны спасти сирен. Мы должны обратиться к людям из обоих миров, должны сделать все, чтобы они поняли – это неправильно.
И Атлантию мы тоже должны спасти. Жители мира Наверху позволяют нам один раз в двенадцать месяцев, на годовщину Великого Раздела, посылать к ним наших детей. Но я не знаю, скольким еще они разрешат подняться. Не думаю, что их волнует, выживет ли хоть кто-то в Атлантии. Они смотрят на нас как на нахлебников и паразитов. Коими, если говорить откровенно, мы и являемся вот уже много лет. Так вот, что касается сирен. Они лишь очень короткий срок могут прожить вне Атлантии. Сирены не выживут Наверху.
Ты мне поможешь? Я должна уберечь тебя, и я должна уберечь…
Мама запинается. Она не может произнести мое имя, а я думаю: не в этот ли момент Майра заподозрила, что я могу быть сиреной? Возможно, когда она услышала меня в храме, это стало для нее лишь подтверждением догадки.
– Может, если ты поговоришь с людьми из мира Наверху… Что? Это должна быть чистая сирена? Откровенно говоря, я не понимаю, что это значит.
Снова пауза. Похоже, мама задала вопрос, а теперь слушает, что ей отвечают.
– А… Кто-то, кто много лет хранил свой голос? Говоришь, это должна быть сирена, которая никогда прежде не манипулировала при его помощи людьми? Та, кто любит мир Внизу, как себя саму? Ну и где же, интересно, ее взять?
Я слышу мамино дыхание. Она думает обо мне.
– Нет, лично я не знаю ни одной такой сирены.
Мама лжет. Она не открывает правду обо мне даже родной сестре. Хотя, возможно, она просто не уверена, что я настолько сильно люблю мир Внизу.
– Я думаю, ты вполне могла бы подняться на поверхность и заговорить. Пусть они увидят, какие сирены на самом деле. Ты можешь использовать свою силу во благо, вместо того чтобы помогать Совету в его грязных делишках.
Я знаю, на что ты пошла ради того, чтобы выжить. Я не осуждаю тебя, ибо и сама делала то же самое.
Но сейчас мы должны решиться на нечто большее.
Вместе.
Нам придется пожертвовать собой ради спасения сирен.
Ради спасения Атлантии.
Мама всегда меня защищала.
И Майра была права. Мама действительно меня недооценивала.
И Бэй она тоже недооценивала.
Я прижимаю раковину к уху и напряженно вслушиваюсь, но голос мамы уже исчез.
Как рассказать обо всем этом Тру?
Он понимает, что все закончилось, отпускает мою руку, потом обнимает меня за плечи и, не говоря ни слова, притягивает к себе.
Его тело гораздо теплее моего, а дыхание ровное, как шум океана. Я стараюсь согреться и, чтобы успокоиться, пытаюсь дышать в таком же ритме.
Наш мир рушится – вода проникает в Атлантию, сирены погибают на берегу. Казалось бы, узнав правду о своем мире и о том, что не смогу прожить долго Наверху, я должна была бы буквально оцепенеть и потерять всякий интерес к происходящему. Но именно сейчас я необычайно остро ощущаю близость Тру и чувствую себя как никогда живой.
Тру прав – я должна делать то, что сказала Майра. Я ей верю.
– Думаю, пора нам снова поплавать, – говорю я. – На этот раз мы направимся вон к тому берегу.
Тру склоняет свою голову к моей. Он пойдет со мной куда угодно.
Но что нас ждет на том берегу? Будет ли у нас еще возможность побыть наедине, как сейчас? Тру, едва касаясь, скользит губами по моей щеке и находит губы, я отвечаю на его поцелуй. Меня одновременно наполняют печаль и радость победы. Мы можем здесь погибнуть, но мы добрались сюда, и мы вместе.
В конце концов все рано или поздно умирают. Но не у всех есть шанс увидеть то, что они хотели увидеть больше всего на свете. Я, по крайней мере, увидела мир Наверху. И еще я встретила Тру.
Глава 25
Заплыв к берегу большого острова значительно длиннее, чем наш быстрый бросок к пещере, вода в этот раз более темная и не такая спокойная. Волны бьют со всех сторон, вода проникает в рот, щиплет глаза, но у меня такое чувство, что я когда-то так уже плавала. Я откуда-то знаю, как справляться с такой водой.
Выходит, время на тренировках и выступлениях было потрачено не зря.
Я выхожу на берег. Тру не намного от меня отстал.
Я чувствую босыми ногами миллионы крохотных песчинок. Обувь тяжелая и может утянуть ко дну, так что мы решили оставить ее в пещере. Полосы из ракушек указывают самый высокий уровень, куда добирается вода. Мы не говорим друг другу ни слова, Тру просто берет меня за руку, и мы поднимаемся на холм. В свободной руке я сжимаю раковину, в которой еще недавно звучал голос мамы. Не могу с ней расстаться.
Из песка растут острая трава и какие-то низкорослые колючие кустики с плоскими зелеными листьями. Громко жужжат насекомые, этот звук наполняет теплый воздух вокруг нас.
Поднявшись на холм, мы сразу видим город.
Город под открытым небом сверкает огнями, шпиль храма возвышается над всеми остальными зданиями.
Мы с Тру босиком и в мокрой одежде, но тут ничего не поделаешь. Остается надеяться, что уже достаточно темно и это будет не так заметно.
– Нам надо торопиться, – говорю я.
Ночь наступает быстро, но она не такая непроглядная, как в Атлантии. Мне кажется, что в возникающих то тут, то там просветах между испарениями отравленного воздуха иногда видны звезды.
Мы входим в город. Я понимаю, что опасно привлекать к себе внимание, но не в силах сдержаться и разглядываю все вокруг: людей, улицы, магазины. Хорошо, что, пока мы плыли к острову, с моего лица смылся весь грим, но меня все равно не покидает чувство, что любой в этом городе может догадаться: я здесь чужая.
О чем, интересно, думала Бэй, когда впервые увидела все это? О чем сейчас думает Тру? Я мельком смотрю на него, но при таком освещении глаза у него темные, как земля.
В мире Наверху нет гондол, но есть другие средства передвижения, более быстрые и уродливые – повозки на колесах раскатывают на такой скорости, что я с трудом понимаю, когда можно идти, а когда – нет. Некоторые повозки просто огромные. А еще вокруг очень много людей, и такое впечатление, что все они куда-то спешат. Воздух такой густой, горячий и влажный, что волосы у всех кажутся сальными. У одних одежда прилипает к потному телу, у других она грязная и влажная, как у нас с Тру. Но я все равно не могу расслабиться. Мы должны добраться до храма. Там – конец пути, туда велела нам идти Майра.
