Девушка неумело вспорола галифе, неловко обработала рану и принялась перевязывать. Рана оказалась неглубокой, пуля навылет прошла мягкие ткани чуть выше колена.
Стрельба в районе вокзала то затихала, то вспыхивала с новой силой. Через парк уже проходили красноармейцы, прочесывавшие окрестности госпиталя.
— Что тут у вас? — озлобленно прорычал какой-то сержант, на минутку приостановившись рядом с санитаркой.
— Не видите, что ли? — в том же тоне ответила Евдокимка. — Раненого командира перевязываю.
— Раненые — это потом; санитары и похоронщики пойдут вслед за нами, — обронил сержант и поспешил к бойцам, осматривавшим соседний дом.
— Только после боя обязательно обратитесь в госпиталь или в медсанбат, — посоветовала Евдокимка, помогая старшему лейтенанту подняться. — Операция не понадобится, но рана основательно загрязнена.
— Оказывается, в медицине ты кое-что смыслишь, — проговорил офицер, осматриваясь и прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. — Вон, в сторонке, жилой дом, — указал он на крышу, выглядывавшую из-за высокой ограды.
— Не советовала бы заходить в него. Хозяйкой там — вредная и грязная старуха Фонюргина, которую, по-уличному, «Фу-Нюркой» кличут; злая и богомольная. Лучше отведу вас…
— Да не собираюсь я жениться на вашей, как ее там, Фу-Нюрке! Вон, бойцы только что проверили ее жилище. Помоги дойти до него, мне бы с часик отлежаться, а там…
С хозяйкой дома Евдокимка была знакома плохо. Нелюдимая, всегда неопрятная с виду, Фонюргина появилась в городке года два назад, чтобы присмотреть за больной родственницей. От нее она и унаследовала этот небольшой, неухоженный, как и сама хозяйка, домик. В городке ее считали полоумной сектанткой. По слухам, такие же сектанты помогали ей одеждой и едой.
Вот и сейчас она встретила незваных гостей, стоя лицом к иконе в углу комнаты, и, кажется, даже не оглянулась.
— Наверное, вы немного знаете меня: Евдокия Гайдук. Моя мать работала директором школы здесь неподалеку.
— Не знаю такой, — угрюмо ответила Фонюргина. — Ни тебя, ни матери. Чего тебе?
— Раненого командира нужно на несколько часов приютить, пусть отлежится. Фашистов уже отогнали, так что бояться нечего.
— В соседнюю комнату его, там лежанка, — сухим и жестким, почти мужским, голосом ответила старуха, усердно крестясь при этом. — Что фашисты, что коммунисты, все — отродье сатаны.
Когда, усадив раненого на лежанку в маленькой комнатушке, санитарка уходила, старший лейтенант придержал ее за руку и вручил свой кинжал, о котором она уже забыла.
— Это тебе на память от старшего лейтенанта Волкова. У пленного немецкого офицера отнял. Кстати, на конце рукояти — родовой герб его бывшего хозяина, барона фон Штубера.
— Даже так, барона?
— Не забудь — фон Штубера. Возможно, когда-нибудь этот кинжал спасет тебе жизнь, красноармеец Евдокия Гайдук.
— У нас, в полевом госпитале, мы называем друг друга «госпитальерами».
— Чудное наименование. Вы хотя бы знаете, что «госпитальерами» называли себя рыцари-крестоносцы, основавшие в Иерусалиме свой первый в мире рыцарский орден?
* * *
Как только санитарка ушла, Фонюргина появилась в проеме двери, освещенном утренним солнцем и, ни слова не произнося, сурово уставилась на привалившегося к стене офицера.
— Честь имею представиться: оберштурмфюрер СС…
— Вы уже представились, барон фон Штубер, — процедила старуха, переходя на немецкий. — Во время обмена любезностями с этой юной коммунистической стервой.
— В таком случае приведите себя в порядок, баронесса фон Юрген, — слегка улыбнувшись, окинул оберштурмфюрер фигуру старухи иронично-презрительным взглядом. — Спектакль с переодеванием окончен.
— Он будет окончен, когда германские войска войдут в город, — вскинула подбородок баронесса. — А пока этого не произошло, поскольку десант ваш разбит, а основные силы вермахта топчутся у западных окраин, — моя внешность служит лучшей защитой. Могу напомнить вам, оберштурмфюрер, что в перечне конспиративных приемов этот называется «щитом брезгливости».
— По-моему, на сей раз вы со своим «щитом брезгливости», баронесса, явно переусердствовали.
45
Когда Евдокимка добралась наконец до своего полевого госпиталя, на территории его уже выстраивались две походные колонны: одна — из машин, другая — из крытых санитарных повозок. Та и другая оказались довольно большими, несмотря на то, что почти всех тяжелораненых отправили в тыл накануне, а многие легкораненые либо вернулись в строй сами, либо вчера вечером были подсажены на транспорт тыловых подразделений дивизии, отходивший «в общем направлении на Запорожье».
— Где тебя носит, Гайдук? — тут же окликнула ее Корнева, помогавшая санитарам поднимать по трапу в кузов только что поступившего больного. — Быстро в машину, горе ты мое! — подтолкнула она Евдокимку.
— Отставить! — в ту же минуту прозвучал грозный окрик начальника госпиталя. — Ты почему опоздала, Гайдук? Тебе когда было приказано явиться? В моем госпитале еще только дезертиров не хватало!
— Это кто дезертир?! Это я, что ли, — дезертир?! — изумилась Степная Воительница. — Да я двух немцев-десантников уничтожила! Они на рассвете сюда, к госпиталю рвались!
Зотенко закрыл глаза и, молитвенно запрокинув голову, отчаянно повертел ею.
— Ты, Корнева, слышала чушь этой фантазерки? Кстати, твоя выучка.
— Я действительно убила их! — еще яростнее возмутилась Евдокимка. — Из этого вот карабина. У меня даже трофеи есть.
На сей раз доводы Евдокимки прозвучали настолько убедительно, что эскулап-капитан, хоть и вяло, но все же удивился:
— Что, в самом деле с диверсантами воевала?!
— Да ни с кем я не воевала, — с детской непосредственностью возразила Евдокимка, словно в учительской перед завучем оправдывалась. — Они первыми стрелять начали.
— Ну, если первыми, — под общий смех, признал ее правоту капитан, — тогда, конечно. И даже трофеи имеются?
— Это же наша Степная Воительница, эта может, — тут же пришла ей на выручку Корнева. — Сами видели, как она стреляет. Снайпер — и все тут. Да если бы она…
— Отставить бузу! — прервал Зотенко. — Не от тебя доклада требуют.
— А после этого, — обиженно продолжила свой рассказ Евдокимка, — еще и перевязала раненного в ногу старшего лейтенанта. Волков — его фамилия, нетрудно проверить. Я его в дом к старухе Фонюргиной пристроила. Он и сейчас там, пойдите, убедитесь. Кстати, вот, — вынула она из-за голенища небольшой кинжал с резной рукоятью. — Он подарил, из благодарности. Трофейный, у пленного немецкого офицера отобрал, у какого-то барона.
Эскулап-капитан и Корнева переглянулись.
