— Можно даже сказать: вызову его для доклада и разноса.
Они по-родственному обнялись, и Серафима последовала за подполковником.
Оставшись наедине с Анной, майор вышел во двор, где у его машины уже прохаживался часовой, и, задумчиво помолчав, неожиданно произнес:
— Пойми: пока что это всего лишь мои фантазии. Но если, предположим, карта ляжет так, как я задумал… Ты бы согласилась вернуться, сначала в рейх, а затем и в Великобританию?
— Выражайтесь конкретнее, господин особист-майор, — спокойно потребовала Анна.
— Если вам будет предложено пройти дополнительную подготовку и вернуться в Западную Европу, но уже в той ипостаси, в которой действительно пребываете, то есть дочерью белогвардейского генерала, как вы отреагируете?
— Боюсь, что до рейда по тылам врага дело не дойдет. Меня попросту арестуют и расстреляют как скрытого врага народа. Так что, если намерен сдать меня своим чекистам, — так и делай, сдавай. Не надо маскировать свои старания под некие странные авантюры.
— Почему вы решили, что я намерен сдать вас?
— О незапятнанной совести своей печетесь, особист-майор. Как же вам дальше служить в органах, если где-то затаилась бывшая белогвардейка?
Гайдук недовольно покряхтел, старательно растер носком давно нечищенного сапога комок земли…
— Есть офицер, которому я могу доверять и с которым могу говорить откровенно. Разведаю ситуацию. Если окажется, что существует возможность вернуться в Западную Европу, я тут же предложу вам этот вариант. Будем считать, что в том бою, у дома Унтера, проверку на преданность советской Родине вы уже прошли. Если же почувствую, что карта ложится не в нашу пользу… — замялся Гайдук, явно не решив для себя, какими же будут его действия в случае неудачи. — Словом, определенный риск есть.
— Из этого и будем исходить.
— Но пока что я исхожу из того, что от былой «белогвардейщины» в образе мыслей ваших уже ничего не просматривается. Будь у вас желание оказаться в лагере фашистов, вы бы остались в Степногорске и спокойно дождались солдат вермахта.
— В логике вам не откажешь, господин особист-майор. Дай-то бог, чтобы у меня не появилось повода жалеть, что не дождалась вермахтовцев.
— Случиться может все, что угодно. Однако в моем присутствии вы этих слов не произносили!
5
Прежде чем продолжить разговор, Степная Воительница инстинктивно как-то оглянулась и заметила, что на садовой тропинке, не особенно-то и прячась за кустом жасмина, стоит Корнева.
«Неужели подсматривает?! Совести — ни на копейку! — ужаснулась она, но тут же успокоила себя. — Да нет, скорее всего, завидует. Хотя все равно нечестно!» Гайдук вдруг внутренне содрогнулась: не приведи господь, чтобы этот мужчина, — ее, Евдокимки, мужчина, — когда-либо осмелился обнять это грудастое, рыжеволосое чудовище!
— Это правда, что вы учились еще в том, царских времен, военном училище? — времени, чтобы узнать друг друга получше, терять зря Евдокимка не собиралась.
— Учился, но уже после свержения царя, в последний период Гражданской войны. Меня приняли как сына офицера, погибшего в империалистическую войну. В шестнадцать стал юнкером, в восемнадцать командовал взводом — уже красным. Затем были годичные курсы красных командиров, после которых меня едва не расстреляли.
— Вас?! — не удержалась Евдокимка. — За что?!
— В большинстве случаев у нас расстреливают не «за что?», а «потому что». Так вот, меня — как бывшего дворянина и бывшего военспеца. К счастью, выяснилось, что против большевиков ни отец мой, ни я никогда не воевали; так что волею случая я стал красным командиром и даже награжден двумя орденами. А тут еще за меня генерал один из Генштаба поручился, из тех, которые хорошо знали моего отца. Словом, после непродолжительной нервотрепки меня вернули в строй и присвоили звание майора. Мало того, позволили поступить на заочное отделение Военной академии. Словом, для офицера моего круга — редкий случай везения.
— Действительно, — согласилась Гайдук. Об арестах «врагов народа» и партийных чистках у них в доме говорили не таясь, с явным осуждением.
— В прошлом году я получил звание подполковника и должность начальника штаба полка. Сейчас мне тридцать восемь лет.
— Господи, а ведь я считала, что разница в возрасте намного больше! — буквально возликовала Евдокимка. — Мы же с Верой решили, что вам уже далеко за сорок.
— Не обольщайтесь, Евдокимка, она, разница эта, и так достаточно солидна.
— А как по мне — так ее вообще не существует. Но… — Евдокимка оглянулась, нет ли поблизости Корневой, и, только убедившись, что она куда-то пропала, несмело спросила: — Жены у вас ведь нет, правда?
Виктор покряхтел, словно у него вдруг запершило в горле, и непривычно тихим голосом ответил:
— Нет уже, госпитальер. Но была. Сразу же после моего ареста она умерла во время родов. Как мне потом объяснили, преждевременных и очень тяжелых. Только, ради бога, не нужно сочувствий, — тут же меланхолично повел он руками у себя перед лицом.
Евдокимка смутилась: как бы подполковник не заподозрил, что на самом деле эта скорбная новость показалась ей вестью благой и почти счастливой.
Гребенин вновь взглянул на часы и, поежившись под порывом неожиданно холодного ветра, уведомил девушку, что ему пора: неподалеку, у военкомата, его ждали машины с новобранцами.
— Только вы напишите мне хотя бы одно письмо, — попросила Евдокимка. — Что вам стоит? Всего одно-единственное.
— Ладно, госпитальер, напишу, — улыбнулся подполковник и, несмело проведя ладонью по щеке девушки, решительно направился к выходу из усадьбы.
Евдокимка позволила офицеру выйти за пределы ограды и только тогда покинула место их встречи. Она не хотела, чтобы у Гребенина создалось впечатление, будто она пытается провожать его или неотступно следовать за ним.
Точно так же и Вера Корнева не желала, чтобы офицер заподозрил ее в подсматривании. Скрывшись за кустами, она пропустила Виктора мимо себя и лишь потом снова появилась на тропинке перед Евдокимкой.
— Насколько я смыслю в подобных делах, госпитальер, встреча ваша прошла на высоком интеллектуальном уровне.
— Это как? — машинально спросила Гайдук, все еще пребывая под впечатлением от беседы с подполковником. Взгляд ее блуждал где-то в районе выхода из усадьбы, словно девушка ждала, что по какому-то побуждению мужчина вернется или хотя бы помашет ей рукой, ведь, уходя, Гребенин даже не оглянулся.
— Разговор ваш длился долго и, по-моему, совершенно непринужденно. Сама видела.
— А почему ты видела это? Зачем? Думаешь, подполковник не заметил, как ты подсматриваешь? Из-за тебя мы оба чувствовали себя неудобно.
— Во-первых, не подсматривала, а своим присутствием подбадривала тебя. Лучше скажи: он хоть немного рассказал о себе?
