В замешательстве он указал на стул и предложил ей сесть. Она с радостным стоном опустилась на стул, откинулась на спинку, выставила ноги вперед и закрыла глаза:
— Ну и прогулочка! У тебя есть что-нибудь попить, типа лимонада?
Он ринулся на кухню. Там в холодильнике у него был лимонад. И сельтерская. И минеральная вода. Множество шипучих напитков. Временами он начинал пить вместо пива безалкогольные напитки.
— Виноградная содовая, — радостно предложил он ей и быстро открыл крышку бутылки с помощью открывалки, находившейся в его связке ключей, жест получился не такой элегантный, как он рассчитывал: болела рука. Ему удалось также найти почти чистый стакан.
— Ммм…
Она продолжала сидеть на стуле, и, кажется, не собиралась покинуть его при первой же возможности.
— Я пойду, пожалуй, слегка приведу себя в порядок…
Он не смел даже взглянуть на свою нижнюю часть тела, на свои брюки. Ему вдруг страшно захотелось под душ, чтобы смыть с себя всю эту налипшую дрянь, и блевотину, и землю, а еще хотелось невозможного: чтобы струи воды унесли с собой и все глупости, которые он натворил в этот вечер!
Он направил на себя душ, сначала холодную струю, потом горячую, потом снова холодную. Господи, как хорошо, что у них не возникло мысли искупаться голыми при луне. До чего же он все-таки толстый!
И вот он стоит под душем, ощущая его живительные струи. Очень болели костяшки ободранных пальцев, да на изгибе кисти ощущалась какая-то дьявольская пульсация. Наверное, перелом. Казалось, во время длинной прогулки, он уже протрезвел, но стоило ему закрыть глаза, как он начинал падать в пропасть. Он ухватился одной рукой за раму окошка сбоку, струя забила прямо в лицо, тысячи острых иголочек как наказание за тысячи промахов, совершенных сегодня вечером.
Вскоре горячая вода закончилась, и он начал мерзнуть. Вытираясь не просохшим еще с прошлого раза полотенцем, он смотрел через стекло, вглядываясь в освещенный луной детский уголок для игр между склоном горы и гаражом. Детская площадка его сына Пера Хельге. Тут валялась и рождественская елка, которую вынесли сюда седьмого января, на тринадцатый день после рождества. Мишура поблекла от солнца и дождей, но при свете луны слегка отливала серебром. Выглядела она очень нелепо, и это почему-то его утешило… И все же вокруг было красиво. И он только что совершил четырехкилометровую прогулку под луной. Запах хвои, смешанный с запахом выхлопного газа, отдаленный грохот музыки. Вот она летняя романтика. Европейское шоссе — E-18.
Когда он вернулся в комнату, то увидел, что она спит, почти в той же позе, в какой он ее оставил, только сняла сапоги и отбросила их подальше, да запрокинула голову на спинку стула. Лицо под немилосердным светом лампы, свисающей с потолка. Он приободрился. Она спит и не может осудить его. Главное, что она была. Была у него. Можно расслабиться. И подумать. Подумать о ней, опять же о ней.
После душа он вполне приободрился. Если бы только так не ныла рука. Он снова стал ощущать себя на высоте. Еще бы стаканчик пива. Не более того. Какая-то пара глотков, чтобы промочить горло… Он взглянул на спящую Алису, кажется, она крепко спит и не может внезапно пробудиться и застать его врасплох, он прошел на кухню, распахнул холодильник и вынул бутылку. Связка ключей осталась в кармане костюма, который лежал в узле грязного белья на полу в ванной, поэтому он воспользовался открывалкой для консервных банок, прикрепленной к стене. Глоток, два глотка, три больших глотка… Кажется, все снова встало на свои места! Босиком, держа в руках бутылку, он прошел в комнату, сразу оценив ситуацию. Спящая красавица посреди его холостяцкой берлоги. Сейчас он был страшным троллем из Синей горы. И что же он будет с ней делать? А что, собственно говоря, проделывают тролли с принцессами, заключенными в их горе? Он всегда считал, что в детских сказках о принцессах и троллях с их длинными носами скрыт сексуальный смысл. И теперь его осенило совершенно точно, какой именно подтекст скрыт во всем этом: «Мечта стареющего, неудовлетворенного мужчины о полной власти над молодой женщиной!»
Он осторожно приблизился к стулу. На нем была старая рубашка и джинсовые шорты, и он чувствовал себя вполне непринужденным, способным хорошо управлять своим телом, раскованным внутренне и внешне благодаря душу и пиву. Он сосредоточился на самом главном. На ней. Как сделать, чтобы это было ей приятно. Чтобы не обидеть ее.
Он встал на колени рядом с ее стулом, изучал ее лицо и тело со страстной нежностью. Во время сна она казалась старше. Морщинки у губ и под глазами. Волосы уже начали терять свой ярко-светлый оттенок, и там и здесь появлялись рыжие и коричневые пряди. Принцесса-то была довольно потасканная, но он любил ее, кажется, даже и за это. И теперь уж он мог бы сказать: «Я знаю, как это с тобой было…» А ведь это сделала она. В ответ на его идиотские выходки произнесла свои замечательные слова в знак понимания и сочувствия. Сам-то он не догадался.
Он принялся ласкать ее. Осторожно гладить волосы, потом лицо, щеки, шею, грудь. Восхищенно, нежно, так осторожно прикасаясь, самыми кончиками пальцев, не мужчина — дыхание влюбленного… Но она все же неожиданно проснулась, пробудилась со словами: «Боже, я, кажется, уснула. Где я?»
— Спи, — успокоил он ее. — Ты можешь остаться здесь столько, сколько хочешь…
И она как будто бы согласилась с ним, просто устроилась получше.
— Да, пожалуй, я посплю, — шепнула она, поджимая под себя ноги.
Стараясь крепко прижать ее к себе, он помог ей перебраться на диван. При этом он проникся к ней каким-то отцовским чувством. Он помог ей устроиться на диване, нашел подушку. Она уже снова спала, подложив руку под щеку. Надо было бы поискать плед, но он был не в силах отойти от нее. Ведь здесь перед ним, на его диване, лежала его мечта! И он вновь стал перебирать события вечера, свои промашки, ее дружелюбие, такое неожиданное со стороны Королевы Гангстеров, и вот она даже пришла к нему в дом! Его переполнял поток чувств, опьянение делало его неукротимым. В этой девочке было для него все! На ней были сосредоточены все его мечты и желания. Сон наяву. Он с ужасом думал о том, что как только она проснется, все исчезнет, она сразу поймет, с каким ничтожеством провела ночь. Как доказать ей свое восхищение, свои надежды и стремления, свои благие намерения, несмотря на то, что он такой неуклюжий, выставлял себя целый вечер таким придурком с этими своими плоскими шуточками, вертел своей тушей во время танца, а под конец его вырвало перед самым входом в отель!
— Ммм… — простонала она и повернулась, чтобы устроиться поудобней. — Так хорошо спать в нормальном доме, под нормальной крышей, палатка так осточертела…
Он ликовал. Даже и в полусне она подавала ему знаки, что помнит его, понимает, что находится у него, и это было самое главное.
Он осмелился поцеловать ее! В его поцелуе было страстное влечение и смиренная робость. Он прижался своей бородатой щекой к ее щеке, дыша ей в ухо пивным перегаром, коснулся изгиба ее сжатого рта, его переполняла такая нежность, что даже ее слюна казалась сладкой.
