– Я помню свое имя.
– Тебя зовут Джек, кличка Потрошитель!
– Мое имя Хаттар, я младший сын князя Муари Ура Амата. И княгини Ателли из Ур-Гачи.
– Так я и думал! – сказал лейтенант милиции, закатывая глаза к потолку. – Ну почему именно мне достаются такие уроды! Тяжелый случай, ничего не скажешь. Ну, так поведайте мне, младший сын князя, как его там, какого черта ты делал на дороге, в окружении восьми жмуриков, и почему на твоей одежде кровь? Восемь трупов, а на тебе ни царапины!
– Этого я не знаю.
– Замечательно. Не хочешь, не надо. Мы тебя сейчас направим в камеру, а к утру, без очередной дозы, у тебя восстановится память, и ты запоешь как соловей, как петушок закукарекаешь! Я доступно тебе все изложил, или повторить? Утром ты у меня признаешься, за что ты убил Кеннеди и Троцкого!
Я не понимал, что происходит, я не знал, где нахожусь, почему мои руки связаны и по какой причине я не могу все это немедленно прекратить. Немного непривычно было ощущать свое тело. Оно казалось мне словно отлитым из свинца. Таким тяжелым и неповоротливым я его еще не ощущал. Я не мог вспомнить, откуда на мне появилась эта странная одежда. Как я попал к этим людям?
– У тебя нет документов, нет адреса, – продолжил странный человек свой возбужденный монолог. – И ты даже не знаешь, где находишься. Что прикажешь делать мне? Погладить тебя по головке и дать похмелиться?
– Я думаю, что вам следует меня отпустить и больше не беспокоить дурацкими вопросами в такой настоятельной форме.
– Форма моих вопросов тебе не нравится! Ну, козел, ты меня достал!
Замах был сильный, уверенный, нацеленный точно в живот или в пах.
– Отставить, лейтенант. В чем у нас тут проблема?
В комнату вошел человек в еще более странной одежде, чем у первого. Все вещи на нем были украшены замысловатым узором из серых, голубых, и белых пятен.
– Да вот, товарищ полковник, совсем клиника, уж и не знаю, что мне делать. Он словно с луны свалился.
– Да и выглядит он у тебя хреново. Это тот, что по делу дальнобойщиков проходит? Утреннее дело на Минском шоссе?
– Оно самое.
– Ага! Значит, очухался! Оставь его, завтра разберемся. Меня тут сверху за этих жмуриков уже прессуют! Отдохни пока.
– Его завтра ломать начнет, он вообще съедет.
– Да ну черт с ним, нам-то что за дело! Пошли уже. Без тебя не начинаем, праздник все-таки, круглая дата, не удобно заставлять человека ждать. Бросай придурка.
Пока меня тащили по узкому коридору, в моей голове, словно искры, пробегали непонятные образы. Все, что я видел, было мне знакомо, но я не совсем понимал, что происходит. Меня затолкали в тесное помещение, зловонное и холодное. Лязгало железо замков и скрипели ржавые петли.
Память возвращалась медленно, словно огромная мозаика, сотканная из тысяч мельчайших деталей, сразу и не охватить взглядом, пока четко не рассмотришь каждый отдельный фрагмент.
Что я помнил? Дорогу. Длинную ленту асфальта, тянущуюся куда-то за горизонт. Помню зной и усталость, ноющее правое колено и воду, воду из фляжки, так противно пахнущую тухлятиной.
Помню человека в странной белой одежде с причудливым шестом в руках. По-моему, похожего на араба, но это какие-то другие воспоминания, они словно бы из сна. Они чужие, не мои. Действительно воспоминания сна. Странно, даже имя этого араба помню. Маидум…
Я чувствовал какую-то потерю, словно от меня оторвали огромный ломоть и куда-то спрятали. Разделили на несколько частей, и теперь я должен собрать все это в одно целое. Происходило немыслимое, загадочное, глубоко внутри. Тревожило, беспокоило, звало.
Почему я назвался этим странным именем? Ведь на самом деле меня зовут Алексей, и я совершенно точно это помню. И без всяких сомнений знаю, что нахожусь в отделении милиции и из меня выбивают какие-то показания, используя самые надежные методы в своем обширном арсенале, а именно старый противогаз, с пережатым шлангом. Но сам я словно шагнул на новую ступень. Возвысился. Вырос. Что же со мной происходило за те короткие мгновения, пока я сидел на стуле без сознания?
На стене горел яркий светильник, закрытый железной решеткой. В комнате светло, и я смог внимательно себя осмотреть. Руки сбиты, кожа на костяшках пальцев вся в порезах, а вытекшая кровь успела засохнуть. Ладони грязные и тоже все в мелких царапинах. Одежда из плотной кожи с множеством карманов имела устойчивый и очень знакомый запах. Запах костра, пыли, полыни и собственно самой дубленой кожи, вымоченной дождями и по́том.
Мне почему-то запомнился тот сон, у костра, когда мы с Олегом здорово накачались и решили в ночь никуда не ехать. Помню, что мне приснился снег, такой колючий, как и взгляд призрака, смотрящего на меня сквозь этот снегопад. Странные были ощущения. Мое сознание лишь на мгновение представило, кто бы мог быть этот странный фантом, как вдруг словно молния ударила в ясном небе и мои воспоминания нахлынули с такой силой, что я схватился за голову.
Грань, разделяющая нас, лопнула, звонкими осколками уносясь в бесконечность. Два мира устремились навстречу друг другу, и воспоминания резали меня, как бритвой, по живому, но правда была страшней. Правда была пугающей и неутешительной. Мне все стало понятно в один-единственный миг. И почему Марак, мрачный повелитель, повернул песочные часы. И нервный милиционер не мог добиться от меня ответа. Добиться в прямом и переносном смысле этого слова. Я вспомнил все, понял, и мне стало так легко и весело, что я сам удивился собственной силе и озарению. Не знаю, сколько прошло времени, час, а может быть, всего лишь минута, это уже не имело значения.
Невольный, смех вырывался из меня сам собой. Я смеялся над возникающими образами и не мог поверить, зная наперед, что все это правда. Я лишь на долю секунды заглянул в свое прошлое. В те жизни, которые прожил, в те события, которые со мной происходили. Я хохотал, вспоминая уроки фехтования, когда нелепый акцент моего учителя сбивал с толку больше, чем собственная лень и нежелание повторять упражнение. В моем сознании всплывали образы строгой воспитательницы в детском саду, которая заставляла есть манную кашу, несмотря на то, что та горчила и была подгоревшей. Я ликовал, купаясь в этих воспоминаниях.
Вот моя первая серьезная ссора с офицером армии, рыцарем, бароном, мой клинок превратил его в хромого калеку на всю оставшуюся жизнь.
Первая серьезная школьная драка, в которой мне разбили нос и оставили шрам на щеке от кирпичной стены, по которой меня возили мордой, лупцуя неумело, но решительно. Почему-то ярким пятном всплыли в памяти короткие поединки и редкие минуты душевного спокойствия, слитые из разных жизней и замешанные в такой суровый коктейль, что я готов был прокручивать в своей памяти эти образы бесконечно.
Первым заговорил огонь. Он давно просился на свободу и требовал какого-то действия. Как бы ни казалось это странным, но я по-прежнему мог легко говорить с ним и все понимать. Другие стихии отозвались стройным хором.
