Марак предупреждал меня, что пустынные воины коварны. Если в единоборстве с темным повелителем я использовал только силу, а правила чести были как само собой разумеющееся, то в противостоянии с бадаяном первый ход остался за ним. Пусть он думает, что разыграл удачную партию. Пусть считает, что у меня не остается выхода и я очертя голову брошусь в земли Маракары спасать свою подругу. Не тут-то было. Он рассчитал так, и именно поэтому в земли Маракары, которые опасны и для него, никто не пойдет. Он предпочтет спрятаться здесь. С того самого момента, как открылись врата, время в двух мирах уравнялось и теперь идет параллельно. Похоже, что Маидум не знает этого. А я чувствую. Достаточно только задать правильный вопрос, ответ появится тут же.
Не торопясь, словно бы и ничего не произошло, я встал со скамейки у подъезда и медленно прошел вдоль тротуара. Свернул на детскую площадку. Все происходило как во сне. Небольшая часть затоптанного газона отделяла дорожку от заасфальтированной площадки. Рядом стояла одинокая искореженная стойка, которая когда-то служила опорой для баскетбольного щита и кольца. Командных игр здесь давно не проводилось, но дети использовали эту ровную поверхность для своих рисунков. В наступивших сумерках плохо были видны бледные очертания затертых художеств, расчерченные квадраты для игры в классики и какие-то совсем уж бесформенные образы. Чуть в стороне среди остатков скошенной травы я заметил сгоревшие ветки. Они лежали поверх небольшой кучки мусора, которую время от времени поджигали дворники. Маленький уголек – вот и все, что мне сейчас было нужно. Так же, как в моих видениях Син вырисовывал магический круг, замыкая или размыкая чей-то жизненный узор, так и я сейчас готов повторить этот странный ритуал, который вызывал во мне не самые приятные воспоминания.
Знания текли в меня сами собой. Мне точно было известно, что и как надо делать. Сбитые пальцы уверенно взяли пригоршню тоненьких веток с обгоревшими концами.
Круг – это начало и конец, где бы он ни кончался.
Или начинался.
Находясь внутри круга, ты оберегаешь себя от того, что находится за ним.
Замкнув что-то в круг, ты оберегаешь это от себя.
Имя твое внутри говорит о том, кто решает все в этом маленьком замкнутом мире.
Имя твое в круге – недосягаемо.
С четырех сторон света круг омывается всеми мирами и силами, стоящими за ними.
Внутри круга должны быть углы, через которые в твой собственный мир войдет то, что ты пожелаешь впустить.
Угол касается круга и открывает проход.
Вратами прохода служит имя того, кто может войти.
Если кто-то не может войти сам, потому что мир твой скрыт от посторонних глаз, стань проводником и приведи в свой мир, не покидая его.
Уголек шуршал и очень быстро стирался на грубом, сером асфальте. Сумерки сгущались, и мне приходилось напрягать зрение, чтобы сделать все правильно. Поток озарения, который сейчас втекал в меня живительным родником, придавал уверенности и азарта.
На этот раз Син не стал прибегать к своему обычному маскараду. Он явился так, как я привык его видеть – в каком-то нищенском рванье, с уродливым и кривым посохом в костлявых руках.
– Остановись! Хаттар! Уверен ли ты в том, что делаешь. Это не так безопасно, как кажется с первого взгляда.
Почему-то меня разозлили его слова. Не могу сказать, что я злился, но во мне возник какой-то протест, бунт. Неудержимое стремление к свободе в собственных действиях и поступках. Мне не хотелось выслушивать сейчас чьи-то советы, пусть даже они исходят от самого духа смерти.
– Ты назвал меня Хаттар?! Не так ли? Это потому, что это мое имя знакомо тебе больше? Или, быть может, ты хочешь, чтобы было так?!
Напряженная рука замерла с черным угольком в пальцах, готовая в любой момент закончить не доведенную до конца линию. Написать очередную букву древнего, как сам мир, заклинания. И желаемое свершится.
– Твое имя субъективность, которая не имеет значения. Мне казалось, что этого имени сейчас в тебе больше, чем имени того, кому принадлежит внешний облик тела. Ты сейчас не более чем аморфная оболочка, уплотненная в некоторых местах лишь силой воли. Твое сознание спит. Твой разум рассеян по мирам пределов. Ты больше Хаттар, чем Алексей.
– Ты знал, что так будет?! Ты ждал этого момента?!
– Нет…
Он не успел договорить. Рука уверенно довершила начатое, и напряженные пальцы разжались, освобождая теперь уже ненужный огарок. Я выпрямился и встал в самом центре. Стихии ждали. Они были готовы выполнить любое мое желание, перенести на своих потоках в любой из миров, но я не торопился. Образы и лица, сменяя друг друга, плясали перед моим взором. Мелькающие так быстро, как только способен был принять напряженный разум. Синасир больше не вмешивался. Стоял в стороне немного напряженный, но с неизменной еле заметной улыбкой на лице, лишенном каких бы то ни было признаков возраста. Мне достаточно было только мельком взглянуть на него, чтобы понять: он пришел сюда не для того, чтобы остановить меня, он пришел увидеть деяние рук своих. Порождение своей собственной игры. Плод своих стараний.
Как собаки ищут в темноте, ориентируясь по запаху и еще по тем неуловимым нюансам, для которых у нас даже слов не найдется, я рыскал сквозь отражения этого мира уверенный, что Маидум не смог уйти слишком далеко. Он не настолько глуп, чтобы броситься обратно в свои земли, тем более с такой добычей. Он предполагал, что мои способности в этом отражении могут быть ограничены. Что я не смогу проявить себя в полной мере. И решил сделать ставку на это. Мы все допускаем ошибки. На этот раз ошибка была именно в этой его уверенности. Но выбора у него не оставалось. В поединке с Хаттаром у него не будет и этого ничтожного шанса.
Я нашел их легко. Они шли по широкой, ярко освещенной улице. Сам Маидум вел под руку Наташу. Размеренно, неторопливо. На нем была не броская одежда, в которой он смотрелся немного нелепо, непривычно. Наемники окружали его со всех сторон. Преданные слуги своего господина, не решающиеся отступить хоть на шаг. На мгновение мне показалось, что этот мир их пугает.
Но не это сейчас беспокоило. Пустынный воин был напряжен, собран, внимателен, но заметить мое присутствие он не мог. Наташа шла рядом с ним, как бы сама, по своей воле, но читалась в ее лице какая-то напряженность. Словно воля ее была слегка прижата. Заблокирована посторонним вмешательством. Не думаю, что она четко понимала, что с ней происходит в этот самый момент.
Я смотрел на нее, и мне вдруг стало как-то грустно и в то же время радостно. Чувство чистой и неудержимой радости охватило всецело. Мы не виделись совсем немного времени, но я так соскучился. Каким же я был все-таки идиотом, оставляя ее без внимания все это время. Как слеп я был, не видя истины у себя под носом, ища разгадку несуществующих тайн где-то за горизонтом в то самое время, когда величайшая тайна мироздания находилась все время возле меня. Пришлось прожить еще одну жизнь, чтобы понять это в полной мере. Ее искреннее чувство ко мне не находило ответа. Она мучилась от этого, но верила и надеялась, что когда-нибудь, ледяная глыба моего сердца все же растает. Мне вдруг стало стыдно за то, каким я был прежде. В ту последнюю ночь в степи, у костра, когда она отчаянно просила меня остаться рядом с ней. Когда ее слова, сдерживаемые гордостью, робкие, звучащие с надеждой быть принятыми, ударились о стену непонимания и эгоизма. Тогда я вел себя недостойно. Теперь есть редкий шанс исправить все это и в корне изменить.
