О боже. Она судорожно вздохнула. Надо отодвинуться немедленно! И вообще, надо уходить.
Ее курорт объявлен зоной бедствия, Люк здесь всего лишь на неделю.
Правда, сейчас, казалось, все это не имело смысла.
Ей хотелось еще теснее придвинуться к нему, даже слегка потереться о него. Выгнуть спину, обхватить за шею, прижаться губами к его рту. Или, может быть, просто перевернуться и поцеловать его в губы. Попросить его еще разок обнять ее. Один раз. И все.
А потом зазвонил ее телефон.
Люк услышал звонок, и женщина во сне стала таять по мере того, как возвращалось сознание.
Он медленно просыпался, мозг все еще тонул в вязкой усталости. Солнечная комната казалась чужой и неизвестной, океан звуков, запах морской соли и яблоневого цвета были совершенно незнакомыми.
Он слегка пошевелился, с трудом выбираясь из суровых объятий сна. Куда подевались тяжелые темные гардины, уличный шум, запах кофе?
Под рукой чувствовалось что-то теплое. Женское. Он осторожно сжал чью-то нежную плоть.
Грудь определенно незнакомая. Последний раз он просыпался в постели с женой. Она мыла голову дорогим шампунем, пахнувшим как дизайнерские духи, а не как сладкое свежее яблоко.
Он отодвинулся, нога скользнула по бедру женщины, поспешившей отодвинуться.
— Клод?
Клаудия замерла на несколько секунд. Телефон, наигрывавший «Летние ночи» из «Бриолина»
[2]
навел ее на мысль, что звонит Эйвери. Подруга, вероятно, удивлялась, куда она могла подеваться.
Просто лежала в постели и позволяла Люку лапать меня во сне.
Ой-ой-ой!
Клаудия не ответила и даже не посмотрела в его сторону, подобрала телефон и, опираясь на его спину, с трудом встала с кровати.
— Привет, Эйвери, — сказала она весело.
Люк сел на кровати, уставившись в ее спину, вспоминая о груди, о жаре затвердевших сосков, прожегшем его ладонь.
Он еще не совсем проснулся, но полностью осознавал мучительное их возбуждение. Сильную эрекцию еле сдерживала молния на брюках. Он с отчаянием пытался подавить возбуждение, но бесполезно, она рядом, и не имело значения, повернулась к нему спиной или нет.
Он соскользнул с кровати, не обращая внимания на то, о чем говорят Клод и Эйвери. Необходимо свободное пространство, дистанция.
Чтобы успокоиться.
Подумать.
Мысленно себя отшлепать.
Люк осторожно подошел к балконной двери и с облегчением шагнул сквозь занавеси на солнце, подавляя, как только мог, возбуждение. Резкий солнечный свет ослеплял, он зажмурился и прикрыл глаза руками.
Океан был таким же ровным и апатичным, медленно накатывая на песок. Люк несколько раз глубоко вдохнул соленый воздух, очищая легкие от лондонского смога и мечтая об очищении мозга.
Стереть воспоминания о Клаудии, теплой и мягкой, с твердыми, ждущими ласк сосками.
Он отвернулся от океана, слишком яркого для уставших глаз. И тут обрывки сна чарующе промелькнули где-то на периферии сознания. Эрекция усилилась.
Что делать?
Он покачал головой. Нет. Это нормальная мужская реакция на эротический сон. Клаудия просто оказалась не в том месте и не в то время.
Помилуй Господи, они же выросли как родные.
Она ему как младшая сестра. Все время ходила за ним по пятам. Делилась своими горестями и обидами. Иногда надоедала, всегда была предана. У него никогда не было по отношению к ней никаких чувств, кроме братских.
Но жар в ладонях не такой уж братский. Возникали чертовски сексуальные воспоминания о ее мягкости и напряженности.
Интересно, почему они никогда не были вместе, не теряли друг от друга голову, не влюблялись, как подростки? Конечно, когда он уехал, ей было всего шестнадцать, а ему уже двадцать один, но с тех пор прошло достаточно много времени.
Они целовались, приветствуя друг друга на Новый год, этакий быстрый целомудренный поцелуй в щечку.
— Мне пора идти. — Клаудия быстро вошла на балкон с деловым видом, заправляя блузу в ужасные брюки капри из полиэстера. Но Люка не проведешь. Она забыла, что он знает ее лучше, чем кто бы то ни было еще. Он видел: она не меньше его смущена всей этой неловкой ситуацией.
— Извини за то, что… произошло. — Люк знал: это единственный способ уладить эпизод в ее постели. Он всегда так решал проблемы. Напролом.
— О… не беспокойся об этом. — Клаудия смотрела на балконное ограждение и нервно поправляла локон, выбившийся на затылке. — Ничего не было.
— Нет, было, Клод. Я не собирался приставать к тебе во сне. Не думал, что совершенно перестану отдавать отчет в своих действиях, не понимал, что делаю, но не сбрасываю с себя ответственности, извини.
Клаудия быстро посмотрела на него из-под челки и энергично кивнула в ответ:
— Ладно. Да, хорошо. А теперь, как ты думаешь, мы можем больше об этом не говорить?
Люк засмеялся. Он стал забывать, какой милой и смешной может быть Клаудия.
— Договорились. — Он протянул ей руку.
Она коротко и нервно улыбнулась в ответ, но крепко пожала руку. Он задержал ее руку чуть дольше, чем обычно.
— Почему мы никогда не…
Клаудия нахмурилась:
— Что?
— Почему мы никогда не занимались этим?
Клаудия, услышав этот неожиданный вопрос, вырвала у него руку. Теперь он такой опытный. Так отличается от мальчика, которого она знала. Даже манера говорить изменилась. Он говорит культурно, как англичанин. Голос приобрел глубину, которая обволакивала, как густая сметана.
Почему они никогда не были вместе? Он что, сошел с ума?
Потому что ты никогда этого не хотел, идиот.
Подумав об этом, Клаудия поняла: все не так просто. Было нечто намного большее. О чем никогда не говорилось, но она интуитивно чувствовала.
— Слишком сложно, — пожала она плечами, — мы не могли даже влюбиться друг в друга, хотя и проводили вместе много времени. Потом каждый пошел своим путем, даже влюбленность не могла соединить нас, не так ли? Как и наши родители. Если бы что-то случилось…
Люк кивал.
Им пришлось бы выбирать, на чьей стороне быть. Это могло бы разрушить двадцатилетнюю дружбу, подкрепленную общим бизнесом.
Кому как не ему знать, как легко рабочие отношения рассыпаются в пыль и какие последствия это может иметь. Он до сих пор расплачивался за свою доверчивость в отношениях. И поклялся больше не совать голову в пасть льва.
