— Очень интересно, Цой, — с удовлетворением подтвердил зоолог. — Очень интересно! Когда мы только справимся с материалом, которым нас так щедро одарила банка Бёрд-вууд?
— Цой положительно был похож на сумасшедшего! — смеялся Марат. — Как будто его только что выпустили из сумасшедшего дома. Он бросался во все стороны, хватал все, что попадалось под руки…
— А ты? А ты сам? — наскакивал на Марата петушком Павлик, снимая свой мешок и кладя его у стены возле других. — Кто у меня вырвал из рук чудесного морского ежа? Наскочил, как разбойник, и выхватил. Арсен Давидович, честное слово, это моя добыча! Я вам покажу потом этого ежа — круглый, фиолетовый, с красными кончиками на иглах.
— Неправда! — запальчиво кричал Марат, размахивая перед собой своим мешком. — Ты даже не притрагивался к нему!
— Ну да, не притрагивался! Я подсовывал под него руку, чтобы не повредить, а ты всей пятерней — цоп!
Мешок в руках Марата пришел в бешеное движение и чуть раскрылся. В отверстии мелькнуло на мгновение что-то красно-синее, и в тот же миг с быстротой молнии рука Павлика выхватила из мешка великолепного морского ежа с розовыми кончиками игл.
Под общий смех с торжествующим криком Павлик бросился к Горелову, который ждал уже его с распростертыми объятиями, чтобы укрыть от настигавшего Марата. Но Марат оказался проворней в водной стихии, и, прежде чем Павлик успел сделать два шага, отделявшие его от спасительных объятий Горелова, еж опять очутился у Марата.
Павлик остановился с пустыми руками. Это было так неожиданно, что походило на фокус. Все смеялись, а Павлик с растерянным видом твердил:
— Вот разбойник! Вы видите, какой разбойник!
Потом вдруг схватил, не глядя, один из лежавших позади мешков за его нижний край и с хохотом обрушил на шлем Марата. Мешок от удара раскрылся, и живой радужный поток разноцветных рыб, морских звезд, кораллов, раков, офиур, водорослей, морских лилий, морских ежей, голотурий полился вокруг ошеломленного Марата, образуя около него нечто вроде искрящейся, извивающейся, прыгающей завесы. Общий хохот теперь гремел не переставая. Павлик с визгом плясал перед Маратом, как краснокожий у жертвы, привязанной к столбу пыток.
Возмущенный голос зоолога привел всех в себя.
— Что вы делаете, сумасшедшие? — гремел ученый. — Вы мне погубите весь сбор! Чей это мешок?
В наступившей тишине прозвучал глухой, клокочущий яростью голос Горелова:
— Мой! Я считаю это полнейшим безобразием со стороны Павлика!
Из дальнего угла комиссар с изумлением смотрел на искаженное лицо и злобные глаза Горелова.
Совершенно растерявшись, Павлик невнятно пролепетал:
— Простите, простите, Федор Михайлович… Я ведь думал, что это мой мешок, я не знал…
— Потом будешь извиняться! — продолжал греметь зоолог. — А теперь — скорее собирать добычу! Все, все, за дело!
Вода опустилась тем временем до колен. Она кишела, словно в огромном аквариуме, морскими обитателями — увертливыми рыбами, ползающими иглокожими, колышущимися лилиями. Все принялись ловить их, но вне водной стихии движения людей в тяжелых скафандрах сделались медлительными, утратив свою легкость и гибкость.
— Осторожнее! Осторожнее, товарищи! — умолял зоолог, ползая по полу на четвереньках. — Не раздавите кого-нибудь!
Через минуту работа превратилась в забавный, увлекательный спорт. Камера наполнилась шутками, смехом, восклицаниями. Лишь Павлик и Горелов работали молча и сосредоточенно. Павлик все не мог отделаться от воспоминания о злобном взгляде Горелова. Горелов, еще до того как приняться за сбор, быстро осмотрел внутренность своего опустошенного мешка и теперь, с досадой отбросив его, лихорадочно работал, не столько охотясь за животными, сколько разбрасывая их в разные стороны. Он быстро приближался к углу, где Павлик осторожно распутывал клубок из великолепных морских лилий, горгоний, голотурий и ярких морских звезд. Неожиданно в середине клубка пальцы Павлика наткнулись на что-то твердое, угловатое. Бережно раздвинув сплетение отростков, лучей и присосков, Павлик с трудом вытащил что-то металлическое, необычайно тяжелое — и ахнул от удивления: перед ним был знакомый ящичек для запасных частей «ундервуда» Горелова!
Напряженно держа ящичек в обеих руках, Павлик с недоумением разглядывал его. В этот момент Горелов подошел почти вплотную к мальчику и поднял голову. В согнутом положении, с опущенными к полу руками и поднятой головой, он был похож в своем скафандре на сказочное чудовище, приготовившееся к прыжку.
Дрожь страха пронизала все существо Павлика, когда, обернувшись, он увидел перед собой эту пугающую фигуру и глаза, полные ярости и угрозы, мрачные, глубоко запавшие глаза… Павлик едва нашел в себе силы пролепетать:
— Федор Михайлович, зачем это здесь? Ведь части могут заржаветь, испортиться…
Не разгибаясь, с опущенными глазами, Горелов резко вырвал из рук Павлика тяжелый ящичек и придушенным, прерывающимся голосом сказал:
— Да нет же! Там нет запасных частей. Я туда переложил кое-какие лабораторные инструменты для сбора…
Он быстро спрятал ящичек во внутренний карман мешка и молча, не взглянув на Павлика, продолжал укладывать животных в мешок.
Комиссар смотрел из своего угла…
Сбор был окончен. Все прошло благополучно, ничего из добычи не было потеряно, ничего не испорчено. Участники экскурсии, довольные и усталые, выложили из мешков свою добычу в лабораторные ванны и ящики и разошлись по каютам.
Горелов вместе со всеми прошел по коридору, открыл дверь своей каюты и скрылся за ней. Дверь резко, с отрывистым стуком, задвинулась, и Горелов с перекосившимся сразу от ярости лицом на мгновение застыл на месте возле нее. Он тяжело дышал; большие оттопыренные уши горели, словно с них сорвали кожу; огромные кулаки то сжимались, то разжимались. Подойдя к разобранной пишущей машинке, он вынул из кармана брюк ящичек, подержал его в дрожащей руке и вставил на место. В необычайном возбуждении, словно зверь в клетке, он заметался по каюте, меряя ее из конца в конец огромными шагами. С его посеревших губ время от времени срывалось хриплое бормотание:
— Надо кончить… Этот мальчишка… Надо кончить… Яростно ударив кулаком по круглому столу, он упал на стул подле него и застыл, опустив голову в полной неподвижности.
«Пионер», набирая скорость, уходил от банки Бёрдвууд, держа курс на Огненную Землю.
* * *
Идти было довольно тяжело. На каждом шагу попадались огромные обломки скал, утесы, доходившие до самой поверхности или выступавшие над нею, песчаные отмели и банки, иногда круто и высоко поднимавшиеся над дном. При обходе этих препятствий навстречу, словно вырываясь из труб, ударяли сильные струи течения. Хотя море здесь, в прибрежной полосе, у Огненной Земли, неглубоко — тридцать-сорок метров, редко глубже, — но свет сверху едва доходил до дна. Густые зеленовато-синие сумерки заставляли все время держать фонари зажженными, и все же видимость была очень слабой.
