— Что с тобой?
— Кажется, ногу подвернул…
Она поставила свечу на пол и потянула его за руки:
— Вставай!
Потом потащила его волоком к кровати.
Тяжелое тело казалось безжизненным, оно походило на мешок, набитый овощами. И вроде бы не так уж и много их, но овощи оказались тяжеленными, видимо, год был урожайный.
На правой штанине, в области икры, темнело небольшое влажное пятно. «Неужели кровь? — застучало в голове. — И почему на ноге?»
С трудом перевалив мешок с овощами на кровать, благо та была совсем низкой, Катарина приподняла штанину и увидела небольшую рану от ножа или другого режущего предмета. Она принесла свечу, чистую тряпку и какое-то спиртное, оставшееся в бутылке, обработала и перебинтовала рану. Альберт уже отключился, он мирно посапывал, уткнувшись головой в одеяло.
Неожиданно хлопнула входная дверь. «Да он не закрылся!» — Катарина вздрогнула от резкого стука и потянулась за еще горевшей свечой. На пороге стоял Дик.
— Не ожидала?
Она молчала, лихорадочно прокручивая возможные дальнейшие события. Он опередил эти мысли:
— Не волнуйся, все будет хорошо… Тебя Альберт проиграл в карты… Мне…
— Нет!
— Да!
— Не верю!
— А я тебе сейчас расписку покажу…
— Все равно не верю! Чем ты его запугал?
И тут ее осенило: да это же Дик шантажировал Альберта за те драгоценности, которыми он поделился в тот вечер с ним! А может быть, когда-то и Альберт снимал с туземцев украшения? Ведь пропадал он сутками, да и возвращался озлобленным…
— Вот моя расписка!
Дик начал выгребать содержимое карманов, из них вывалились какие-то бумаги, а потом упали на пол и покатились в разные стороны жемчужные бусинки. А ей показалось, что это тяжелые металлические шары — звуки были громкими и глухими… Дик продолжал выворачивать карманы. Потом он протянул к ней руки:
— Ну же, идем ко мне!
Она оттолкнула его и попыталась выбежать из комнаты, но твердая мужская рука легла на плечо и резко развернула ее.
— Не нужно суетиться! — низкий хрипловатый голос Дика звучал требовательно, видно, он привык к тому, что все его задумки осуществляются. — И кричать необязательно, здесь никто не услышит… А если будешь сопротивляться — завтра же сдам твоего Альберта со всеми потрохами Крезье, так что арестуют его…
— А тебя? — еле выдавила из себя Катарина.
— Я — военный, у меня другие правила игры…
Дик резко дернул ночную сорочку, и тонкая ткань разорвалась на груди почти без звука. Потом он навалился на нее тяжелым телом, и в нем был уже не один, а уж точно — два мешка с овощами… Катарина, почти приплюснутая к кровати, не в силах сбросить с себя эту тяжесть, протянула руку к подставке для напольной вазы и резко дернула ее на себя. В лицо плеснуло прохладной водой, а из падающей тяжелой цветочной вазы посыпались белые лилии. Что первым коснулось ее головы — плотные влажные цветы или же тяжелая керамическая емкость — этого она уже не знала.
…Однажды, когда она была совсем маленькой, девочки постарше рассказали ей страшную историю про фокусника, который отрезал людям головы, но потом совершал ритуальные действия и… голова опять прирастала к телу. И вот однажды появился в этих краях странник. Он подошел к зрителям и тоже стал наблюдать за фокусником. И обратил внимание, что каждый раз, когда тот отрезал голову, в стакане с водой, что стоял на столе, вырастала белая лилия. «Это, наверное, и есть лилия жизни», — подумал странник и решил проверить свои предположения. Когда чародей в очередной раз кого-то обезглавливал, незнакомец подошел к столу и незаметно подрезал ножом тонкий стебелек лилии. Фокусник стал приращивать голову, но у него ничего не получалось. И тогда его схватили стражники и закрыли в темном подземелье, а вскоре и казнили — сожгли на костре. С тех пор никто не стал показывать такие фокусы, а белую лилию многие стали называть цветком печали.
— Да, это так, — зазвенели голоса цветов, — мы выросли из слез Евы, когда она покидала рай… И нет цветов более печальных…
— Да нет же, мы — символ надежды и благополучия, — вступил в спор тонкий голосок откуда-то сверху. — Мы — цветы Пресвятой Девы Марии, поэтому из нас плетут венки девушкам, когда они впервые идут к святому Причастию…
— Нет, лилия — символ страха и позора, особенно когда нас выжигают на левом плече грешницам! Мы — самая горькая участь! — послышался пугающий шепот со стороны входной двери.
— Не спорьте со мной, — попытался их переубедить голосок, похожий на перезвон колокольчиков. — Лилия — это символ загробной жизни. Мы растем на могилах самоубийц и всех людей, которым кто-то помог умереть… А если появляемся на могиле грешника, значит, он прощен, а грехи ему отпущены…
Цветы с плотными белоснежными лепестками, наполненными живительной влагой, и с мохнатыми от ароматной пыльцы тычинками на длинных тонких ножках, закрыли лицо Катарины.
Глава 4
Катарина и Сухарю. Побег
Январь 1698 года.
Она пришла в себя так же внезапно, как и потеряла сознание. Первое, что увидела — потолок из бамбуковых прутьев, даже не потолок, а внутреннюю часть крыши. Потолка, как такового, здесь не было. Прутья были сплетены довольно плотно, почти не оставляя просветов… А может, это черная ночь висела над домом?
— Очнулась? Вот и прекрасно… — прозвучал знакомый голос, и Катарина перевела взгляд на человека, сидящего рядом с ней, на краешке кровати.
— Нет-нет, не двигайся! Полежи еще немного! — садовник Сухарто произносил слова громко и отчетливо. Или все звуки казались ей сейчас такими оглушительными?
— Где я?
— Ты в моем доме, если можно назвать эту конуру домом…
— А… этот… — у Катарины не поворачивался язык произнести имя Дика.
— Я его оглушил сзади.
— А как ты попал в наш дом? — удивилась она.
— У вас что-то упало… Я услышал грохот и решил заглянуть… Показалось странным, что входная дверь не на запоре, поэтому подумал, что нужна моя помощь… Зашел, смотрю — ваза с цветами разбилась… Ты лежала на кровати, а Дик… Он навалился на тебя… Короче, я его сзади…
— Что теперь нам делать?
— Меня в любом случае утром убьют, я — раб.
— Пожалуй, меня не убьют, но в рабство загонят, это уж точно…
— Послушай меня, Катарина… И принимай решение. Я хочу бежать. И побег готовил уже давно… Есть человек, который перевезет в лодке на другой остров. Тебе оставаться в моем доме очень опасно, впрочем, как и в Батавии… А за пределами крепости еще опаснее: ты — белая…
— Что же делать? Я не могу оставить Альберта! Он совсем плох…
