Самолеты так и не появились, тревога оказалась ложной. Убедившись в этом, генерал улыбнулся суровой улыбкой старого солдата, сумевшего разгадать хитрость противника и не поддаться панике.
Да, именно это послание Вильгельму и сыграло потом свою роковую роль. Бывший председатель Государственной думы Родзянко пал до того, что выкрал его копию у министра иностранных дел «Всевеликого войска донского», своего давнишнего приятеля Богаевского
[43]
, и с величайшей иудиной радостью переправил в Финляндию. Там послание было тотчас же опубликовано.
Мгновенно поднялся невообразимый вой. И не только в стане врага. Окрысились друзья и собратья по оружию. Воспряли духом завистники. Возмутились слабые и уставшие. Простить Краснову тайные замыслы расчленения «единой и неделимой», превращение ее в «колонию Германии» уже не мог никто. На виновника всех бед погрязшей в Гражданской войне России он, конечно, не тянул. Но как же хотелось его врагам найти в нем такого виновника.
Генерал налил в рюмку французского коньяку, немного отпил и так, с рюмкой в руке, приблизился к письменному столу.
«Ну как в такой обстановке можно работать над романом? — с тоской посмотрел он на небольшую стопку исписанной бумаги. — Плюнуть на все, перебраться в Швейцарию, отречься от казачества, политики, германского покровительства..»
— В Швейцарию! — мечтательно произнес он вслух. И, осушив рюмку, едко улыбнулся. — В Швейцарию, говорите, генерал? Ваше превосходительство, — с тоской сказал он себе. — Увы. Поздно-с. В Швейцарии вас воспримут уже как немецкого, гитлеровского генерала. И на первый случай, интернируют. На первый случай. Чтобы потом, когда весь этот заваренный фюрером кавардак кончится парадным маршем войск союзников у Триумфальной арки, выдать Берии. Так что извините: поздно-с.
56
Хорунжий достал кисет, соорудил себе огромную самокрутку и, уже взяв ее в рот, пробубнил:
— Я, наверное, пройду к Коржуну. Обещал помочь ему. А вы, князь-ротмистр, действительно часок-другой… передохните. Видно, никуда уж вам от этого… Я тут рядом. Присмотрю за подходами к усадьбе, чтобы никто чужой…
Отставной хорунжий потоптался по комнате, словно что-то искал, покряхтел, закурил и, так ничего и не сказав больше, вышел.
— Кстати, вам, князь-ротмистр, повезло, — бросил он уже из-за порога: — в баньке вода поспевает. Самый раз смыть с себя пыль закордонную.
— Оказывается, бывают дни, когда сказочно везет даже диверсантам, — мечтательно повел плечами Курбатов.
— Вы пока еще даже не представляете себе, как вам сегодня везет, — метнулась Алина в соседнюю комнату.
Не сдержав любопытства, Курбатов шагнул вслед за ней. Отодвинув в сторону сундук, девушка открыла дверцу, под которой обнаружился еще один сундук, только уже подпольный.
— Этот не подойдет, — швырнула она на кровать офицерский мундир. — Этот тоже. Зато этот, очевидно, в самый раз. Большего просто не оказалось.
Она храбро ступила к ротмистру и приложила к его груди неношенный, пахнущий нафталином, офицерский френч.
— Оденьте же.
— Зачем?
— Оденьте, оденьте. Хотя бы набросьте.
— Чей это? Что за причуды? Вы понимаете, что за само хранение офицерского мундира?..
— Бросьте, князь. Нам лучше знать, что бывает, когда большевики обнаруживают в доме такое добро. Я ведь не об этом. Умоляю: оденьте. Я купила их уже здесь. У одного бывшего унтер-офицера, ведавшего когда-то имуществом какого-то семеновского полка.
Она вложила в руки ротмистра мундир и скрылась за портьерой. Почти с минуту князь стоял посреди комнаты, не зная, как поступить. Но в конце концов решил, что предстать перед прекрасной казачкой, сестрой белого офицера, не выполнив ее просьбы, пусть даже сумасбродной, будет неловко. Да и самому хотелось хоть на несколько минут избавиться от ненавистного красноармейского хламидия.
Когда Алина вновь появилась в комнате, Курбатов уже был в мундире белого офицера с погонами поручика. Казачка остановилась в шаге от него и обвела восхищенным взглядом.
— Вы прекрасны, господин офицер, — тихо, почти шепотом, произнесла она по-французски. — Вы великолепны, мой поручик.
Только сейчас Курбатов по-настоящему осознал, насколько красива эта девушка. Спадающие на грудь, слегка вьющиеся золотистые волосы; белая, с розоватым на украшенных ямочками щеках, кожа открытого славянского лица, на котором контрастно выделялись почти классической формы римский нос и слегка выдвинутый вперед, не то чтобы упрямый, скорее вздорный, подбородок; голубые с лазурной поволокой глаза, словно бы озаряемые каким-то внутренним сиянием…
Бедрастая и полногрудая, кому-то она, возможно, показалась бы пышноватой. Но только не Курбатову, привыкшему к естественной завершенности форм даурских девушек, доставшейся им от украинско-кубанских прабабушек-казачек, в среде которых салонная худоба горожанок всегда была проявлением женской уродливости.
— Вы неподражаемо великолепны, мой офицер, — с волнением подтвердила младший лейтенант медицинской службы, слишком храбро для такой ситуации положив руки на плечи ротмистра.
— Но ведь вы же видите меня впервые. И вдруг этот, словно на меня сшитый, мундир. Как он оказался у вас? Я не совсем понимаю…
Куда проще было бы сразу же взять ее на руки и уложить в постель. На такое Курбатов не решился, но прежде, чем Алина успела ответить, все же не сдержался и, прижав ее к себе, нежно, почти по-детски, поцеловал в губы. Страстно закрыв глаза, девушка ответила ему «поцелуем девичьей скромности».
— Не пугайтесь, князь, я не сумасшедшая, — тихо, доверчиво проговорила она. — Просто у каждого своя мечта. У нас в роду все мужчины были офицерами. Решительно все — по отцовской и материнской линиям. За кордон я ушла с отцом, полковником. Вслед за прапорщиком, в которого, уж простите, ротмистр, была страстно влюблена. Чуть ли не с пеленок. Но он погиб.
— Обычная житейская история.
— Но теперь-то я знаю, что на самом деле я ждала вас.
Курбатов взял ее на руки и несколько минут стоял, уткнувшись лицом в грудь.
— Мой офицер. Мой князь… — нежно шептала Алина, обхватив руками его голову. — Это были вы, ротмистр. Я ждала вас. Даже когда встречалась с юнкером, на самом деле встречалась с вами.
— Князь!.. — ворвался в комнату отставной хорунжий. — К усадьбе приближается патруль красных. Из наших, вроде из гарнизона.
— Сколько их? — спокойно спросил Курбатов, все еще не опуская девушку на пол.
— Как водится: трое. Они теперь по всей округе шастают, диверсантов ищут. Тут у нас роту недавно расквартировали.
