От серальского шпица в Стамбуле, пройдя некоторое пространство возле высоких дворцовых стен и тенистых платанов, достигают насыпи, по которой проходит железная дорога. Развалившиеся башни здесь чередуются с потрескавшимися полуразрушенными стенами.
Здесь, у Семи башен Эди-Кули, сворачивают от берега Мраморного моря назад, к Золотому Рогу, вдоль огромных Юстинианских земляных стен. Тут, оставив почерневшие от времени и также обреченные на разрушение башенные колоссы, приходят к арке ворот бывшего портала святого Романа. Через несколько проломов в стенах выходят сначала на большие Стамбульские кладбища с многочисленными каменными обелисками, затем достигают Влахерна, прежде большой части города, теперь же местечка, состоящего из грязных, населенных евреями лачужек, значительную часть которых истребляют ежемесячные опустошительные пожары.
Здесь же находятся и развалины Хебдоман – притон египетских цыган, еврейских нищих и греческих мошенников. Вместе с летучими мышами и скорпионами они населяют эти мрачные убежища, а в прекрасные весенние дни праздношатающиеся ребятишки греются на солнце, на плитах и обломках колонн, остатках прежней роскоши, прежнего великолепия греческой империи.
Как развалины Кадри на другом конце города, так и это угрюмое, каменное здание ведет свое начало с тех времен, когда Константинополь еще не был завоеван турками.
Развалины Хебдоман состоят из высоких и низких стен, заросших кустарниками и вьющимися растениями, там и сям находятся отверстия в виде остроконечного свода. Местами заметны нижние части окон.
Внутренность Хебдоманских развалин делится на бесчисленное множество отдельных помещений, из которых большая часть закрыты сверху и наполовину завалены мусором и обломками камней, так что там образовались целые поселения, строго обособленные. И там, посреди мусора и травы, живет множество бесприютных бродяг, слишком бедных и ленивых для того, чтобы за несколько пиастров нанять себе квартиру в порядочном доме.
Это сборище людей представляло пестрое смешение всевозможных племен, костюмов, наречий и обычаев.
На стенах и внизу на траве сидят и лежат смуглые цыганские ребятишки, у входов, прислонясь к стене, стоят стройные цыганские девушки, сбоку старые; полунагие укротители змей и персидские факиры сидят на шкурах зверей и с наслаждением покуривают трубки; кругом, в своих помещениях, лежат опьяневшие от опиума нищие, стараясь блаженными сновидениями заглушить свои земные бедствия. Восточные музыканты и греки бренчат на своих инструментах, дальше, вверху, на одиноком стенном выступе сидит на корточках молодой цыган и извлекает из своей скрипки глубокие, жалобные мелодии, слышанные им от отцов.
Был уже вечер, и разноплеменные бродяги, подобно ночным птицам, оставляли свои дневные убежища и отправлялись блуждать по городским улицам, выжидая удобного случая для грабежа или убийства.
Вечерняя заря мало-помалу потухала вместе с отлетом летучих мышей, мошенники тоже вышли на свою ночную работу, отдохнув за день.
В это время какой-то мужчина в темном кафтане шел по дороге к вышеупомянутому убежищу бесприютных горемык. Красная повязка наподобие чалмы обвивала его голову.
До развалин было еще далеко, когда под развесистым платаном он увидел лежащего человека. Человек этот, по-видимому, спал. Наружность его испугала бы всякого: с первого взгляда можно было узнать в нем разбойника. Судя по его усеянному рябинами лицу и беспорядочной одежде, это был грек. Казалось, человека в красной чалме влекло к этому бродяге, он толкнул его, как будто хотел что-то спросить.
Но тот, очевидно страшно опьяневший от опиума, ничего не чувствовал и даже не пошевелился.
Только незнакомец хотел повторить свою попытку разбудить его, как вдруг вблизи его что-то зашевелилось, чего он до той минуты и не заметил.
Внизу, у толстого ствола платана, сидел какой-то старик, поджав под себя полуобнаженные ноги, с голыми руками и плохо прикрытым туловищем; на голове у него была надета широкая грязная чалма. Чудное впечатление производило сильно загорелое морщинистое лицо его, обрамленное длинной, белой, как снег, бородой, ниспадавшей на худощавую костлявую грудь старика. Смуглые руки и ноги его были поразительно худы, но в то же время сильны и крепки. На шее у него висела цепочка с мощами, а ниже – дудка. Возле него в траве лежали, свернувшись, семь или восемь змей, головы которых почти касались голого тела старика.
Неподвижно, как восковая фигура, сидел он, прислонившись спиной к дереву. Он только тогда шевельнулся, когда человек в красной чалме вторично хочет толкнуть спящего бродягу.
– Не делай этого! – сказал он. – Грек убьет тебя, если ты теперь его разбудишь.
– Как, ты укротитель змей? – спросил тот, и при звуке его голоса все еще зоркие глаза старика так быстро и живо скользнули по нему, как будто он узнал этот голос и хотел удостовериться в личности этого человека.
– Я египетский укротитель змей, Абунеца, и вчера ночью удостоился чести заставить танцевать моих змей в гареме всемогущего султана всех правоверных, – отвечал старик подошедшему к нему ближе незнакомцу.
– А что, милость эта наполнила твои карманы? – спросил он.
Укротитель змей промолчал.
– Я так и думал, – продолжал незнакомец, посмеиваясь втихомолку. – Гофмаршалы, начальники евнухов, слуги и весь штат тратят столько денег, что ничего не осталось на твою долю. Я знаю все. Ты бедняк, я это вижу.
– Да, сударь, я беден, очень беден! – отвечал укротитель змей, опустив голову.
– Отчего же ты не умеешь сам себе помочь? – продолжал тот. – Ты ничего не достанешь, во дворце богачей не получаешь даже предназначенных тебе денег: их берут себе гофмейстеры и слуги. Иначе и быть не может. Но скажи мне, не проходил или не проезжал здесь верхом молодой эфенди?
– Молодой знатный господин?
– Да, на руках у него дорогие перстни, карманы его туго набиты золотом.
– Нет, сударь, такого пока еще не видел!
– Так он еще придет.
– Ты ждешь его?
– Я хочу предложить ему свои услуги!
– Так! Но что нужно молодому эфенди здесь, в Хебдомане? – спросил укротитель змей. – Не слугу же намерен он нанимать?
– Здесь, в развалинах, он ищет одну девушку с мальчиком.
– Турчанку?
– Да, и очень красивую!
Старик отрицательно покачал головой.
– Нет, сударь, здесь не видел. Но в Скутари видел я вчера прелестную турецкую девушку с десятилетним мальчиком.
– Это они! – воскликнул Лаццаро. – Их-то и ищет молодой богатый эфенди. Скажи ему это, когда он вернется из развалин, может быть, он даст тебе бакшиш
[26]
.
– Кажется, ты хочешь поступить к нему в услужение?
