Уже за несколько дней начали стекаться в Константинополь пилигримы. Впрочем, большая часть народа, с утра наполнявшего улицы, состояла из любопытных зрителей.
Солдаты и полицейские едва могли удерживать любопытных, чтобы сохранить свободной середину улицы для прохода каравана.
Среди зрителей стояла одна старуха в грязном покрывале и красном широком плаще, около которой стоял Лаццаро, доверенный слуга принцессы Рошаны, очевидно пришедший не из одного любопытства, но имевший еще другую цель.
Лаццаро был молодой человек, лет двадцати, с резкими, неприятными чертами лица. На нем была надета темная бархатная куртка и красная феска. На лице его видны были следы всевозможных излишеств, в особенности заметны были следы курения опиума. Но заметнее всего были его беспокойные глаза, производившие странное впечатление на всякого, кто встречался с их взглядом.
Грек, вместе с описанной нами старухой, стоял на ступенях подъезда одного дома, так что мог видеть всю площадь.
Караван должен был скоро появиться. Все взоры были устремлены в ту сторону.
– Ты говоришь, что она спряталась у старой служанки Ганифы? – спросил грек.
– Со вчерашнего вечера она снова исчезла оттуда, – отвечала старуха. – Я была вчера в развалинах у дервишей, но не нашла там могущественного Шейх-уль-Ислама.
– Ты думаешь, что у Реции, дочери Альманзора, жил мальчик?
– Я видела его.
– И ты полагаешь, что это не кто иной, как принц Саладин?
– Неужели ты думаешь иначе, Лаццаро? – спросила старуха. – Старый Коросанди был приведен к султанше Валиде, где его расспрашивали, куда он дел принца, потому что посланный за ним офицер не нашел ребенка, но старик объявил, что принца украли, пока он был в кофейне, и, несмотря на угрозы и даже мучения, продолжает повторять то же самое.
– Как случилось, что ты нашла дочь Альманзора у старой Ганифы?
– Сирра должна была знать об этом. На днях, вечером, она тихонько ушла из дома, я увидела это случайно, проснувшись в это время. Очень может быть, что она и каждую ночь уходила таким образом. Я поспешно вышла из дома и успела увидеть, как она села на берегу в каик. Я последовала за ней, так что она не заметила меня, и я увидела, что Сирра вошла в дом старой Ганифы. Я стала наблюдать за домом и вчера утром увидела на дворе Рецию, которая вела за руку восьмилетнего мальчика.
– Черт возьми! Это недурная находка! – прошептал Лаццаро.
– Да, милый мой, особенно если этот мальчик – принц. О, если бы я вчера видела Шейх-уль-Ислама! А теперь опять все пропало! Она убежала, потому что, вероятно, заметила что-нибудь и нашла теперь себе другое убежище.
Лаццаро молчал и задумчиво глядел вперед, казалось, что у него в голове возник какой-то план, которого не должна была знать старуха-гадалка.
– Ты тоже метишь на прекрасную Рецию, – продолжала гадалка с едва заметной улыбкой, – она тебя околдовала, Лаццаро, не так ли? Но она смотрит выше: она думает, что происходит от великого калифа, и считает себя важнее всех других правоверных. Не думай больше об этом, мой милый, ей тебя не надо. Я думаю, что ее очаровал какой-нибудь гвардеец или баши из сераля, а в таком случае тебе тут нечего делать.
Грек побледнел, услышав эти слова.
Вдруг на улице послышался сильный шум, который, казалось, быстро приближался.
– Идут, идут! – кричала нетерпеливая толпа, приветствуя громкими возгласами долго ожидаемое бесконечное шествие.
Впереди, чтобы очищать дорогу каравану, ехал отряд турецкой кавалерии в пестрых мундирах, за ними следовал эмир и другие последователи пророка в новых зеленых одеждах и зеленых же вышитых золотом чалмах. Все были верхом на великолепных лошадях.
Позади них ехали эфендасии частей города Стамбула, Галату и Перу, губернаторы Румелии и Анатолии и муллы.
Затем следовали султанские чиновники в зеленых и синих, вышитых золотом и серебром мундирах. Одни из них несли серебряные, украшенные янтарем бунчуки, тогда как другие пели хвалебные гимны, от времени до времени прерываемые криками толпы: «Аллах! Аллах!»
Шейх-уль-Ислам, окруженный своими приближенными, с довольным видом смотрел на пилигримов и провожавшую их шумную, разодетую по-праздничному толпу.
Потом ехали многочисленные важные сановники, везшие шерифу Мекки собственноручное письмо султана, лежащее в богато украшенном ящике.
За сановниками следовали два священных верблюда, называвшиеся Махними-Шерифи, игравшие главную роль в церемонии.
Эти животные не должны ничего носить и происходят, по преданию, от того верблюда, на котором ехал пророк во время своего бегства.
Первый верблюд был великолепно украшен. Сбруя из зеленой кожи осыпана драгоценными камнями, шея и хвост обвешаны амулетами, на голове – пучок страусовых перьев. Он нес на спине украшенный золотом и перьями ящик, заключающий в себе священное покрывало, которое султан назначил в подарок храму в Мекке.
На другом верблюде было только седло, сделанное наподобие того, на котором некогда сидел Магомет. Оно, так же как и вся сбруя, было из зеленого, вышитого серебром бархата.
За верблюдами ехал начальник каравана в сопровождении своих помощников – кавасов. Дикая оглушающая музыка и толпы оборванных дервишей возвестили о приближении пилигримов.
Опираясь на длинные дорожные палки, с криками: «Аллах! Аллах!» шли пилигримы, принадлежавшие по большей части к низшим слоям населения столицы. За ними шел отряд пехоты и семь мулов, нагруженных дарами для храма.
Второй оркестр и вторая толпа пилигримов заключали шествие.
С берега раздавались пушечные выстрелы, возвещавшие всей столице об отправлении каравана богомольцев.
В числе пилигримов была одна турчанка. Боязливо шла она в толпе, закрыв лицо покрывалом и оглядываясь по сторонам, как бы отыскивая кого-то среди окружавшего богомольцев народа.
Она вела за руку маленького мальчика, едва, казалось, достигшего восьми лет, и все внимание которого было поглощено окружавшей его пестрой толпой.
Вдруг турчанка вздрогнула. Она была у того места, где Лаццаро и гадалка смотрели на шествие пилигримов. Схватив поспешно ребенка, она попыталась спрятаться за кого-нибудь из богомольцев.
Но гадалка ее уже увидела.
– Смотри же, – сказала Кадиджа вполголоса, обращаясь к Лаццаро, – смотри же, это она, она хочет бежать! Принц тоже тут!
– Реция и принц Саладин? Да, это они, она хочет скрыться; но что ты хочешь? Она в безопасности между пилигримами. Ты можешь только спокойно смотреть, как она проходит мимо тебя.
– Нет, нет! – вскричала в бешенстве Кадиджа, бросаясь в толпу пилигримов. – Я знаю кое-что! Они такие же богомольцы, как и я!
В то время как старая Кадиджа прочищала себе дорогу среди богомольцев, грек тоже старался продвинуться вперед, чтобы не потерять из виду Рецию и Саладина.
