Меня затрясло. Я не могла и слова вымолвить.
– И зачем я взялся тебе помогать? Скажи. С таким же успехом я мог набить свою подушку порохом, поджечь фитиль и ждать, бабахнет или нет.
– Простите, мсьё, больше не буду.
– Не будешь. По крайней мере, несколько дней можно пожить спокойно, – кивнул лекарь. – Выплеснула всё на-гора́. Теперь на покойницу похожа. Ну и как, хорошо тебе? Результатом довольна?
– Нет, – всхлипнула я. – Ноги не ходят, руки плохо слушаются, болит всё. Очень.
Мсьё Годфруа, казалось, смягчился и обхватил моё запястье. Послушал и лишь покачал головой.
– Мсьё, а я смогу снова ходить?
– Сможешь.
Лекарь сел на кровать, оттянул мне нижние веки, потрогал пятнистые руки, расшнуровал корсаж и потянул белую рубашку.
– Мсьё, зачем…
Я вспыхнула, сердце забилось от смущения. Если бы могла двигаться, уже бы спряталась под кровать.
– Молчи, дурная. Я тебе не мужчина, я – врач. Я должен тебя осмотреть.
Он стянул с плеч рубашку, оголив мне шею и декольте. Надавил пальцами на грудную клетку. Я взвизгнула.
– Позволь догадаться: тут у тебя ничего не было. Вот этого багрового пятна?
– Мне не видно, мсьё, – втянула я в себя воздух. – Но раньше кожа была чистой.
– Этьенов шрам на себя перетащила, – заметил лекарь. – Странно, с ожогом Софи такого не было. Надеюсь, пройдёт.
Он сбросил мои башмаки, ощупал ноги, снова покачал головой и направился к двери.
– Отсыпайся, отлёживайся. А мне надо работать.
– Мсьё, – умоляюще воскликнула я, – а иголку в лоб… или какое-то средство, чтобы не так болело, вы разве не дадите?
Лекарь прищурился.
– Терпи, раз самовольничала.
У меня всё оборвалось. А на что я надеялась? Лучше б уже придушил, что ли…
Но мсьё вдруг сжалился.
– Ладно, сейчас принесу иглы и отвар.
Он дёрнул ручку двери, и в комнату ввалилась моя тётушка.
– Моник! – радостно вскрикнула я.
Тётя раскраснелась, разулыбалась, еле удерживая тюк под одной рукой и мешок – под другой.
– Ой, здрасьте, здрасьте. Я сюда, а вы отсюда. Зато я с полными руками – к прибыли.
– Ах, чертовка, ты всегда кстати, – расцвёл лекарь. – Куда запропастилась?
– Дома задержали: муж, малышня. Крик, гам, тарарам. Этому сопли подтереть, второму по заднице дать, третьему кое-чего другого дать, а тоже надо. И корми их всех, корми, оглоеды ненасытные. Ну, вы понимаете. И па-та-ти, и па-та-та. Вчера не вырвалась, – с громким выдохом Моник скинула в угол вещи, приосанилась, поправила прическу и кокетливо улыбнулась мсьё. – Как вы тут? Как моя красавица Абели?
– Ну и подарочек ты подкинула, Моник, – сказал лекарь, но тоже улыбнулся. – Всего два дня здесь твоя племянница, а дел натворила – не разгрести. Полюбуйся: теперь её парализовало.
– Как так? – всплеснула руками тётушка.
– А вот так.
Во дворе послышался шум отворяемых ворот, зацокали подковами лошади. Лекарь выглянул в стрельчатое оконце и бросил:
– Ко мне важный пациент. Моник, чуть погодя загляни в кабинет, посудачим.
И, не дожидаясь ответа, вышел. Моник кинулась меня обнимать, охать и ахать.
– Девочка моя, что с тобой? Бледная вся, кожа в пятнах каких-то. Тебя что, по рукам тут били? А на шее! И на груди! Ой-ёй-ёй.
– Я думала, ты уже и не приедешь, – жалобно промямлила я.
Тётушка поправила мою подушку, убрала прядь со лба за ухо.
– Вот глупости! Разве могу я тебя бросить?
– Нет?
– Конечно, нет, глупышка!
– Знаешь, мне так плохо, – вздохнула я. – Со мной происходит что-то странное. Жутко. Дом этот, мсьё Годфруа, его сын…
– Красавчик Этьен? Ах, он такой, такой, – восхищённо затараторила тётя. – Я всё ехала и думала: поженить бы вас: детки вышли бы чудо! И разбогатела бы моя племянница, было б у кого в праздники гостевать с вином и пирогами. Мм, Этьен… Один раз увидишь, потом не забыть. Глаза у него какие, а? И стать. Плечи широченные, талия узкая. Эх, будь я помоложе… Ты ещё не влюбилась?
– Ни за что! – вскинулась я. – Ненавижу этого мерзавца!
– Обидел тебя?
– Да! Он – хам и негодяй.
– Та-ак, – нахмурилась тётя и уткнула руки в боки. – Ну-ка, выкладывай. А уж я с ним разберусь, не будь я Моник Дюпон! За племянницу и красивые глаза враз выцарапаю…
Глава 11
И я выложила всё, что со мной произошло. Как на духý. Уж кому жаловаться, как не родной тётушке. Та лишь сыпала удивлёнными восклицаниями и забористыми словечками. Под конец моего повествования Моник, прижав ладонь к щеке, сокрушённо покачала головой.
– Бёф, Абели! Вот беда-то… Страсть, какая беда! Кто б подумал, что через столько поколений в нашем роду снова сильная ведьма появится…
– Снова?! Ведьма?! В роду?! – вылупилась я на неё так, что если б не ресницы, мои глаза выпали бы на смятый передник да покатились на пол, как два яблока.
– Тс-с, – приложила палец к губам тётя. – Не визжи, что та порося на бойне.
– Умоляю, Моник, расскажи, что за ведьма, – с жаром прошептала я.
Тётя придвинулась ко мне ближе и с видом заговорщицы сообщила:
– Я всё считала, что прабабка наша выдумывала, лишь бы нас, маленьких ещё, на ночь страшной сказкой попугать. А она любила прибрехнуть. Как вина напьётся в праздник, так давай рассказывать: то про друидов и галлов, то как в старинные времена кланялись женщины чёрной лицом богине-Матери, втихаря от церковников, то про волшебный камень Бетил в далёких лесах, то про злого барона, что детишек малых изводил в своем замке и невинных девушек…
– А про ведьму, про ведьму-то что?
– Да, про ведьму, – Моник сделала многозначительную паузу, и я пожалела, что не могу её пнуть, чтоб говорила скорее. – Сказывала прабабка, что еще её прабабка ей доверила, а той её прабабка… в общем, в незапамятные времена, когда Лион был чуть больше крепости, там жили наши предки. И вот в обычной семье сапожников ни с того, ни с сего появилась ведьма. Поначалу росла девочка, как все, но в двенадцать лет её выдали замуж, и в ней дар проснулся. Вроде началось всё с того момента, как ей в руки бриллиант святейшего Папы попал. Уж не знаю, каким образом. Может, бриллиант заговоренный был или волшебный. И начала она ворожить – да так, что не дай Господь! Монахи решили поймать её и сжечь, чтобы народ чудесами не баламутила. И поймали… Привязали к столбу, хворостом обложили, да тут над городом дракон громадный кружить начал и по башне хвостом щёлк, та затрещала, люди на площади завопили, в панике побежали кто куда. Давка началась, галдёж… А когда опомнились, ведьмы уже на помосте не было. Исчезла. Всей её семье пришлось скрываться, чтобы им пятки не поджарили да палками не побили. Тогда бы и малых деток не пощадили. Но все родичи, муж и дети той ведьмы спаслись, а куда она сама делась, так и не прознал никто. Тайна сия велика есть.
