– Ой, – шепнула я. – Ты считаешь, что я тоже… такая?
Моник пожала плечами. Лицо её стало хитреньким, как у лисички.
– Ну, вообще сказывают, после той самой ведьмы все девочки в роду хоть чуток, а чего-то умеют. Я, бабка с прабабкой или матушка твоя тоже. Да только мы что? Травами полечить, приворожить, если надобно, яйцо покатать или на водицу нашептать. Только это всё тьфу – мелочи. Людей подчинять своей воле никому дано не было, окромя той… в старину.
– Разве я подчиняю? – икнула я от страха.
– Бёф, – фыркнула тётушка и засмеялась. – А то они сами в ресторации захотели лекарского сына побить, да? Им, что ли, шляпа его не понравилась? Или он посреди пира вдруг воздух испортил? А потом вонь ветер разогнал, и все разом успокоились, спать уложились, чего уж драться, так?
Я замотала отрицательно головой.
– А делать что?
– Мсьё Годфруа слушаться. Он мужик умный, хитрый. Премудростям древним учился у китайца какого-то. Большие деньги платил.
– А ты откуда знаешь?
– Знаю, – сгримасничала тётушка и шлёпнула меня пальцем по кончику носа. – Не везде тебе надо свой нос совать, отвалится.
Я насупилась.
– Ай-яй, что это за туча-тучная, чёрно-чёрная? Сейчас в пузо ткну, лопнешь. Дождя нам только и не хватало! – весело зацокала тётя языком и подмигнула.
Я вздохнула и улыбнулась. Увидев, что я оттаяла, тётя встала и направилась к двери.
– Кухарка тут всё та же? Софи?
Я кивнула.
– Моник…
– Чего?
– Ты больше никому не говори… про меня… про ведьму, пожалуйста. А вдруг всё случайно? И я буду хорошей? Вдруг мой дар пройдёт так же, как появился… Я в церковь ходить буду ещё чаще, я…
Моник лишь махнула рукой:
– Не пройдёт. Разве ж я на дуру похожа, болтать такое? Пойду, разузнаю, что тут к чему и еды раздобуду. Тебе надо силы восстанавливать, а мне… Уж когда задарма попитаться можно, грех не воспользоваться, – заметила тётя и оставила меня одну.
* * *
«Час от часу не легче. – Меня пробрала дрожь. – Ну, зачем, скажите, зачем именно в моём роду была ведьма?» Про ведьм чего только не болтают – на шабаш нагой на метле? С чертями плясать вокруг костра? Вот уж глупости! Говорят, будто ведьмы коров доят, чтоб наложить проклятье. А я и не знаю, с какого боку подойти к той корове! И чтобы я, порядочная девушка, такими глупостями занималась? Проклятьями?! Вот уж увольте. Ни за что! Лучше в монахини остричься. Зря я, наверное, всё рассказала Моник. Ведь растрезвонит по секрету так, что и в Мавритании про это судачить будут. А про ведьму… Может, одна выдумала, вторая добавила, третья приукрасила. И был там никакой не дракон, а мышь летучая с толстым задом. Ладно, подумаю об этом позже.
Через боли шевелясь и неловко двигаясь, как полудохлая рыба по склизкому берегу, я всё-таки сползла ниже и ощутила под головой подушку. Бороться со слабостью было невозможно, и мои веки сомкнулись сами собой.
* * *
Сны мои были похожи на болото. Я вязла в них, как в трясине, и боялась утонуть. Поэтому разбудившие меня звуки знакомой мелодии обрадовали несказанно. У кровати на стуле в чашке что-то дымилось, разнося приятный запах трав по комнатке. На фаянсовом блюде рядом красовались большая сахарная галета и фрукты. Я протёрла глаза кулачками и обрадовалась вдвойне – руки слушаются!
Мою скромную комнатку было не узнать. Мурча под нос песенку про жаворонка Алуэтт, Моник, стояла на бюро и подвешивала над оконцем штору – ту самую, что мы с ней перешили из старого платья маман. Везде, где только можно было, стояли кувшинчики и горшочки с цветами: с ландышами, тюльпанами, сиренью. Ветки с крупным розовым яблоневым цветом в вытянутой колбе. Боюсь, тётушка для красоты ободрала весь сад мсьё Годфруа. На комоде появилась вышитая салфетка. В моих ногах валялись подушечки, сшитые из кусочков того же драного матушкиного платья. На душе потеплело. Неужели Моник всё это тащила аж из Сан-Приеста ради моего уюта?!
Тётушка покончила с занавеской и слезла с бюро.
– Проснулась? Вот и славно. Уже хотела тебя будить. Не поверишь, кто тебе отвар принёс! – защебетала Моник и тут же, не дожидаясь наводящего вопроса, сообщила: – Юный и сейчас совсем не нахальный мсьё Этьен. Справился о твоём самочувствии. Так что…
– Моник, не надо о нём.
С её помощью я села, чувствуя, что тело оживает.
– Ты так украсила здесь всё! Спасибо!
Моник улыбнулась.
– А ведь ты и сама могла хотя бы букетик поставить. Жилище девушки должно быть красивым. Любыми возможными средствами. Цветов в саду хоть отбавляй. Что же ты?
– Не до того было.
– Боли, дары, ещё чёрт знает что – это одно. А то, что ты – женщина, девушка – это главное. Пей-ка отвар, а потом займемся твоими волосами.
– А ты сегодня не уезжаешь обратно? – осторожно поинтересовалась я. – Солнце, похоже, скоро к западу будет клониться, я проспала чуть ли не весь день…
– Насчёт этого не волнуйся, – радостно известила Моник. – Мсьё Годфруа попросил меня остаться на одну ночь, чтобы за тобой поухаживать.
– А Нико и дети как же?
– Справятся.
Я с нескрываемой радостью протянула руку Моник:
– Я так тебе благодарна!
К моему невообразимому счастью, я сумела спустить с кровати ноги. Попробовала встать, но босые ступни будто закололи иглами. Не всё сразу. Зато сидела я уже не как тряпичная марионетка, а как нормальный человек. Жизнь снова налаживается!
Тётушка поднесла к моим губам чашу с горячей жидкостью и, понизив голос, сказала:
– Кстати, я тут поболтала с Софи, Себастьеном… Ты же знаешь тётю, я и мёртвого разговорю. Этьен вовсе не такой уж негодяй. Он просто с отцом на ножах. Тут был такой скандал! Всем скандалам скандал.
– Это я и сама поняла. Этот молодчик загрыз бы папеньку, если б духу хватило, – ответила я, глотнув отвара. – Ему что, отец денег не дал на выпивку?
– И ничегошеньки ты не поняла. Тут дело не мелочное совсем. И, между прочим, я знаю из-за чего весь сыр-бор, – тётя опять сделала паузу, широко раскрыла глаза и с восторгом выложила: – Из-за женщины! Они её не поделили!
Глава 12
В сумерки комната окрасилась сиренево-серым, наполнилась таинственностью и печалью. И уютная штора, и цветы, и мои собственные руки выглядели иначе.
Накормив меня и ошеломив новостями, Моник давно убежала по каким-то делам и всё не возвращалась. Мне бы заснуть, как уговаривала тётя, но не удавалось. Мысли роились в голове, и она гудела, будто медный котёл. Ещё этот стук со двора… Уже второй час оттуда доносились равномерные удары, словно кто-то выбивал старую перину. Сколько же этих перин?!
