На гребне «Волны» из туалета кафе «Прибой» выдавило пятерку мужчин в вечерних костюмах, а следом – пару портовиков с набриолиненными прическами, в ботинках со стальными мысками; прицепом к ним возникла растерянно-пьяного вида блондинка, то и дело сморкаясь себе в гибкое белое плечо.
Эшманн напрягся, подавшись вперед на стуле.
Вид у новичков был какой-то сырой и недооформленный, словно у куколок в коконе. Через полчаса музыка их подсушила. Вскоре они принялись бесцельно бродить вдоль Корниша, что-то напевая, держась за руки, пускаясь вприпрыжку и замирая без видимой причины. Детектив последовал за ними; новоприбывших изумили конусы фонарного света в окружении роев мошкары на Корнише. Их словно бы все на свете изумляло. Они забрели в другой бар, именуемый «Стоп-кран», оттуда переместились на пляж, где блондинка, стряхнув кавалеров, принялась танцевать в сумерках, пока не повалилась со смехом на песок, а новые друзья тем временем, сгрудившись на продуваемом ветрами берегу, стали глядеть в море. Потом вся восьмерка развернулась и грустно побрела вверх по Марикашель в теплой ароматной ночи, пока не оказались пришельцы там, куда, верно, и держали путь изначально, а именно в Кармоди.
Эшманн наводнил квартал наномашинами, которые, мошкарой дрейфуя в неоновом свете, способны были засечь две молекулы человеческого феромона в кубическом километре воздуха, отфильтровать ДНК-маркеры от ароматов пятничной ночи, просветить окружение на всех возможных длинах волн, от ближнего ультрафиолета до дальнего инфракрасного света, выхватывая любой акт случайного контакта телесных жидкостей. Результаты работы контролируемой операторами дорогой машинерии поступали к сыщику одновременными потоками со множества направлений, а он строил по ним композитные изображения и профили. Но даже так он почти сразу потерял шайку в лабиринте баров и трансборделей, на улицах, пропитанных запахами пота, нефтепродуктов и лимонного сорго.
Достигнув центра, чужаки снова сбились в группу. Затем от нее один за другим, в алчном безмолвии, начали откалываться мужчины. Они плохо разбирались в происходящем вокруг, но знали, чего хотят. Жареной пищи, секса, тяжелых наркотиков, умных татуировок, услад баковых ателье и любой музыки, от чамаме до рок-даба. Какое-то мгновение они еще оставались различимы в толпе, глазея на здания, черными и золотистыми сигарами возносившиеся к небу, а в следующий миг свернули в переулок, взобрались по лестнице и уплатили за проход в неприметную охраняемую дверь. Они слились с окрестной жизнью. Они исчезли. Эшманну показалось, что они растаяли прямо на глазах. Аппаратуре тоже.
Блондинка исчезла последней. Ее друзья обладали аппетитом, а она – самосознанием. Ее приводили в замешательство собственные желания. Она стояла в коротком белом коктейльном платье без рукавов на перекрестке Монтефиоре и Боун, улыбаясь просвету в уличном трафике. Сняв одну туфлю, она почесала подошву. Сняла вторую и взяла их в руку. Посмотрела в одну сторону, в другую, потом обратно, каждый раз выжидательно улыбаясь, словно в расчете увидеть нечто новое. Но ничего не происходило. Улица оставалась пуста, неоновые огни загорались и гасли. Улыбка блондинки померкла. Эшманн на миг отвел глаза, а когда снова посмотрел туда, ее уже не было.
– Вы это зарегистрировали? – спросил он у команды.
Они зарегистрировали. Но потом он поднял голову и, как и ожидал, увидел ее на некотором расстоянии: босоногая блондинка целеустремленно шлепала к следующему бару.
* * *
Блондинка чем-то напомнила Эшманну покойную жену – ожиданием чего-то, им до конца так и не понятого. Он провел в Кармоди еще час, надеясь добиться чего-нибудь от нанокамер. Не получилось; и хотя он запросто мог бы вернуться в кафе «Прибой» за новой группой подозреваемых, мгновенный импульс вынудил его вызвать рикшу и поехать на Суисайд-Пойнт,
[11]
где жила его жена.
К тому времени уже почти рассвело. На бетонной дорожке между ее домом и пляжем нестройными группками разбрелись в ожидании клиентов дети Пойнта. Кто-то из них поднимал голову, окидывал коротким взглядом проносившуюся мимо рикшу и ее кометный хвост голографического спама, потом отворачивался. У них у всех были маленькие головы и пустые лица. Пока Эшманн стоял у дверей, подняв руку для стука, песок заносил его обувь. Не успев завершить жеста, он четко услышал собственный голос:
– Ты что делаешь?
Незачем стучать. У него ключ. Он мог войти в любое время. Тем не менее, вернувшись, он сел в рикшу и объяснил девушке:
– Моя жена умерла.
– У нас у всех бывают такие проблемы.
– Я и забыл на минутку, – сказал он.
Он смутился. Рикша, высвободясь из сбруи и протерев ноги пертексовым полотенцем, ответила без особой обиды:
– Да ладно. – И представилась: – Меня Энни зовут. Как и всех остальных, надо полагать. В смысле, я понимаю, что вы бы иначе не спросили.
Как и все Энни, пакет модификаций она выбрала экстремальный. Она так перекроила себя, что стала похожа на лошадку и возвышалась над Эшманном дюймов на восемьдесят, даже стоя на полусогнутых, а ее влажная от пота, медового оттенка лайкра источала странный, но успокаивающий аромат. Café électrique
[12]
и глюки бортового тестостеронника вынуждали ее неустанно переступать с ноги на ногу в тумане собственного пота.
– Может, вас еще куда-то отвезти? – предложила она. – Ваша жена умерла с концами? Ну тогда я вас еще куда-то отвезу этой ночью, куда пожелаете.
Эшманн изъявил желание вернуться в Кармоди.
Широким жестом обведя берег, он услышал, как из-за дома доносятся медитативные сосущие звуки волн, набегавших на песок.
– Тут днем лучше, – сказал он. – Я сюда просто поразмыслить приезжаю.
– Большинство людей на вашем месте пошли бы к портняжке и заказали себе культиварку, – заметила рикша. – Так можно вернуть своих любимых. – Она снова пристегнулась, развернулась и направилась вверх по склону холма. – Сейчас никто никого не обязан терять. Почему бы вам так не поступить, как все делают?
Эшманн тоже об этом часто думал.
– Она тут жила сама по себе, – сказал он. – Она уединилась. – Он не знал, как объяснять дальше. – Выпивка, смешанные политические пристрастия, старые эмоциональные привязанности. Попытки помочь ее только обескураживали.
Дважды или трижды в неделю она ударялась в беседы об их совместной жизни, о погоде и о виде из окон.
– Видишь, вон там, в заливе, шлюпка? Ты ее тоже видишь? Вон ту, синюю? А что это за шлюпка?
И вслед за тем неизменно приглашала:
– Приходи! Я достану ром «Блэк Харт», твой любимый.
Он всегда отвечал согласием. Но в конце концов растерял смелость для визитов, потому что стоило ему явиться, как бывшая начинала вздыхать и повторять: «Как мы хорошо жили, пока ты с той шлюхой из Кармоди не спутался».
