Люсетти снял с деревянных крючков каски, головные фонарики и флуоресцирующие жилеты и раздал их своим спутникам. Посмотрев на светоотражающие полоски, Барри нахмурился.
— Это обязательно? Мы ведь охотимся за опасным преступником. Не хотелось бы сразу броситься ему в глаза.
— В катакомбах темно. Если вы потеряетесь, не исключено, что мы вас больше никогда не увидим.
Так что жилеты пришлось надеть. Люсетти открыл боковую дверь и щелкнул выключателем. Свисавшая с потолка голая лампочка высветила уходящие вниз каменные ступени.
— Нам сюда? — спросил Марк. На вид лестница не представляла ничего примечательного. Примерно такая же ведет в погреб любого викторианского дома.
— Да, это спуск вниз.
— А другие входы есть?
— Официально — нет.
— А неофициально?
Люсетти пожал плечами.
— Рим — древний город. Стоит местному жителю копнуть у себя в подвале, как он натыкается на пещеры, заброшенные каменоломни, забытые тоннели. Не так давно под Виа Латина были обнаружены ранее никому не известные катакомбы.
С этими словами Люсетти повел их за собой в подземелье.
Константинополь, июнь 337 года
— Позволь мне рассказать тебе кое-что о темных местах этого мира.
В подземелье под мавзолеем Константина царит непроглядная тьма. Невидимые руки толкают меня на каменную скамью у стены — не то чтобы очень грубо, но и не слишком ласково. Мои руки теперь свободны, но я чувствую рядом с собой чье-то присутствие. Стоит мне пошевелиться, и меня снова схватят.
Но куда бы я пошел? Что бы я сказал? В этой кромешной тьме единственное, на что я могу полагаться, — это уши. И я слушаю историю Порфирия.
— Тридцать лет назад, во время гонений на христиан, Сим-мах отправил меня с заданием в Кесарию Палестинскую. Для такого карьериста, как я, это был предмет мечтаний: меня посылали в самое сердце христианства.
Я знал, что мне делать. Я подыскал подземелье вроде этого и превратил его в застенок для пыток. Я тщательно отслеживал слух о любом магистрате, который перестал приносить жертвы старым богам, о любой женщине, которая не вышла из дома в воскресенье.
Однажды, зимой, мои соглядатаи донесли мне, что в доме некоего купца прячется христианин. Они обыскали дом, но так ничего и не нашли. Правда, они обратили внимание на то, что отопление в доме не работает. Тогда они развели огонь и стали ждать. И верно, вскоре из гипокауста
[22]
под полом донеслись крики. Так вот где, оказывается, прятался христианин. Чего они не подозревали, так этого того, что он и не собирался выходить наружу.
Когда открыли задвижку, то увидели, что он пытается сжечь какой-то манускрипт — в том самом пламени, которое развели, чтобы его выкурить. Разумеется, им стало любопытно, что это такое. Они схватили христианина вместе с его манускриптом и привели ко мне.
Он ничего мне не сказал. Я испробовал все инструменты в моем арсенале, но он как будто даже обрадовался этому. Он мечтал стать мучеником. Но манускрипт, — Порфирий вздохнул, как будто на него давил тяжкий груз, — манускрипт поведал мне удивительную историю. Надеюсь, тебе известно, что христианский бог Иисус Христос был распят во времена Тиберия?
Конечно, известно. В числе своих первых реформ Константин запретил распятие как вид наказания, ибо счел его оскорбительным.
— Когда Иисуса сняли с креста, его последователи сохранили этот крест как память о его пребывании на земле. Когда же Иисус восстал из мертвых, до них дошло, что крест наделен невиданной силой. Ведь это оружие, убившее самого Бога! И они спрятали его в тайном месте, о существовании которого знал лишь узкий круг посвященных. Эта тайна одиннадцать раз передавалась из поколения в поколение. И все они перечислялись в этом манускрипте. Если внимательно прочесть этот список, нетрудно догадаться, где был спрятан крест.
— И ты его нашел?
— Не сразу. Мои старания не остались незамеченными, и Симмах вернул меня в Никомедию. Гонения сделали свое дело: с высоких должностей удалили всех христиан, так что возможностей для карьерного роста было хоть отбавляй. Но историю с манускриптом я не забыл. Спустя годы, уже в изгнании, я задумался о том, а вдруг она верна? Может, она поможет моему возвращению в Рим? Я отправил Константину несколько своих поэм в надежде произвести на него впечатление, но он не желал даже слышать мое имя. А потом я узнал, что случилось с Криспом.
В темноте что-то шевельнулось, как будто некое чудовище из древнего мира звякнуло цепями, которыми оно было приковано к стенам своей пещеры.
— В манускрипте содержалось предание, которое дошло до нас от первых христиан: в тот день, когда Иисус был распят на кресте, кровь Спасителя пропитала собой дерево, из которого этот крест был сделан, и изменила его. С тех пор, утверждает легенда, крест этот наделен способностью воскрешать людей из мертвых.
Мои уши еще ни разу не слышали столь абсурдных вещей! Я не смог удержаться от смеха. Ответом мне стало укоризненное молчание темноты. Порфирий не шутил.
— Нетрудно было предположить, что императрица Елена приняла смерть любимого внука близко к сердцу. Я написал ей письмо, в котором намекнул на то, что мне стало известно. Елена была женщина благочестивая, и главное, убита горем и потому готова поверить во что угодно. Она вернула меня из изгнания, выслушала и тотчас же отправилась в Палестину.
Эта часть его истории мне известна. Не успели вымести с римских улиц мусор, оставшийся после вициналий, как Елена отправилась в Иерусалим. Тогда мы все решили, что поездка эта — нечто вроде ритуального очищения после истории с Криспом, или же ей хотелось оказаться как можно дальше от Константина. Вернулась она из Палестины лишь через год и вскоре после этого умерла.
— Она нашла истинный крест, — говорит Порфирий. — Следуя тем подсказкам, которыми я ее снабдил, она нашла его и привезла в Рим. К тому времени благодаря ее покровительству я уже был претором города, а вскоре стал и префектом. Поместье Дуас Лаурос было под моей опекой, — в голосе Порфирия вновь слышатся насмешливые нотки. — Если не ошибаюсь, ты тоже там как-то раз побывал.
Верно. Побывал. Однажды, в июне того же проклятого года. Константин прошел ритуал вициналий, словно статуя, а сотня тысяч римлян смотрели и бурно выражали свое ликование, притворяясь, будто никогда не слышали ни о каком Криспе. Помнится, что однажды вечером, когда Константин напился допьяна, я проскакал верхом три мили по Виа Касилина, что вела вон из города, к старому кладбищу, посреди которого Константин возвел свой мавзолей. Со мной были два верных гвардей-ца-схолария и длинный гроб, который мы привезли из Пулы.
