– Это еще, брат, не Казань... Это так около берега беднота ютится. Сама Казань эвон где! – говорит повар Никифорович, указывая рукой на затонувшие в желтеющих садах золотые маковки церквей. – Старинный город... Казань-матушка!
– А сколько здесь стоять будем? – спрашивает мальчик. Ему кажется, что прошло уже много дней и ночей, с тех пор как пароход «Надежда» отчалил от родной пристани... Сильно скучает Ленька. Плохо ест, не идет ему «знатный матросский харч» на пользу.
– Не в коня корм... – ворчит толстый кок Никифорович, подкладывая Леньке не в очередь лучшие куски. – Не могу откормить, ваше благородие, – говорит он капитану. – Шибко задумывается мальчонка...
Не радовала Леньку и подвесная койка. По ночам тяжело ворочался он с боку на бок, слышался ему горький плач покинутой Макаки... Представлялось ему, что идет она по берегу одна-одинешенька, остановится, оглянется... Нет Леньки!
Больше всего мучили мальчика ночные кошмары: никак не мог он забыть перекинутую на утес и оставленную второпях доску. Снилось: идет по этой доске Макака, пошатнулась, взмахнула руками: «Лень!.. Лень!..»
А доска тихо поворачивается под ней... Ленька вскакивал, крупный пот катился по его лицу... «Нет, не работа это, не жизнь это...» – тоскливо думал он. А все было бы хорошо, когда б не тоска по оставленной подружке. Матросы относятся к Леньке бережно и любовно; каждому бросается на помощь Ленька, не гнушается никакой работой. И промеж взрослых держится скромно; сидя за общим котлом, хлебает щи аккуратно, позади всех протягивает ложку...
– Хороший малец! Старательный, только уж больно невеселый, – докладывают капитану матросы.
Капитан зовет мальчика к себе в каюту, подолгу разговаривает с ним.
– Скучаешь, Леня? – часто спрашивает он.
Ленька молчит и смущенно улыбается.
– Ты, малец, к нам привыкай. Дружба – она, конечно, первеющее дело, только на воде подружек забывать надо. Не до них тут!.. – глядя на Леньку, говорят старые матросы.
Без шуток, конечно, тоже не обходилось.
– Ну, вот пел ты ей... Пел не пел, а кричал чегой-то во всю глотку... – начинает, посмеиваясь, какой-нибудь молодой матрос. – Ну ладно! Сейчас она девчонка маленькая... И дружба у вас, видать, крепкая... А вот как подрастет, тогда песней не утешишь... – Матрос смотрит на Леньку смеющимися глазами и подталкивает локтем соседа. – Да, подрастет и, глядишь, сменит тебя на какого ни на есть сухопутного Ваньку... А ты скучаешь...
– Не сменит! – гордо отвечает Ленька, и губы его растягиваются в улыбку.
– Чего там – не сменит! – сердито прикусывая хлеб, вступает пожилой матрос. – Подружка твоя с господского дому. Барышня! А ты – сирота без роду, без племени... Тебе за ней не гоняться, вот что!
– Верно, верно! – качает головой молодой матрос. – Она себе подберет почище... Вот как ездят у нас пассажиры иногда... Чудные имена у барчат... Все Мунчик да Пунчик, али Гогуся какой-либо... Вот и бросит она тебя ради Гогуси али Пунчика.. Эх, ты!
– Не бросит! – повторяет Ленька, и, представив себе, как сердито налетает Макака на неугодных ей пунчиков и гогусек, он вдруг звонко хохочет. – Вот знала б она!
– Ну, вот и развеселился! – добродушно улыбаются матросы. – А как повернем назад от Казани, так и вовсе запрыгаешь!
Ленька ждет Казани. Долго стоит пароход в Симбирске. Капитан снова берет груз... Матросы носят на плечах мешки с зерном, ящики с сушеной рыбой.
Ленька суетится вместе со всеми, тянет на плечи тяжелый мешок.
– Иди, иди! – гонят его матросы. – Куда лезешь? Не подужаешь ведь.
Ленька выходит на пристань. Заработать бы тут, да пассажиров мало, и, того гляди, капитан рассердится. «Ты, – скажет, – сыт, чего матросскую честь мараешь? Как нищий за пассажирами вяжешься...» Эх! Не на что Леньке купить обещанные красные сапожки, негде заработать ему на эту покупку...
Перед Казанью капитан вызывает мальчика в каюту:
– Пойдешь со мной в город. В Казани сейчас выставка. Вот тебе рубль – купи что-нибудь на память!
– Спасибо, – сияя, говорит Ленька и бежит чистить свои новые брюки.
По всей форме нарядили Леньку матросы. Портной Силыч перешил ему брюки и рубаху, воротник пришлось сзади присобрать, бескозырка нашлась в аккурат.
Гордо сходит на берег Ленька. Рядом с ним идет капитан в своем белом нарядном кителе. Кажется мальчику, что все встречные пялят глаза на его капитана. Да и на него, Леньку, тоже небось посматривают – матрос! По всей форме матрос, только ростом маловат. Ленька выпячивает грудь, тянется вверх, непривычные к ботинкам ноги его зажаты как в колодки, но он все готов стерпеть! И на душе у него радостно. Целый рубль дал ему капитан! На это не только сапожки купишь, а и тюбетеечку Макаке можно привезти.
Долго идут по кривым уличкам и переулкам капитан с Ленькой, а города все не видно.
– Вон город! Там улицы красивые, просторные... Магазины, лавки... Татары прямо на улицах коврами торгуют, тюбетейки, чувяки продают... А на выставке всего много! – говорит капитан.
«Мне самое главное сапожки...» – оглядываясь, думает Ленька.
Они проходят мимо большой красивой церкви. На паперти сидят нищие. Из широко раскрытых резных дверей слышен однообразный певучий голос попа.
Капитан замедляет шаги.
– Ты богу молишься? – спрашивает он Леньку.
– Нет, – усмехается Ленька. – Не молюсь.
– Что ж так? – удивляется капитан.
– Разочаровался я в боге. Два раза просил его заступиться, и оба раза надул он меня, – серьезно говорит Ленька и машет рукой: – Бог с ним, с этим богом!
– О чем же ты просил его? – с улыбкой спрашивает капитан.
– Да один раз послал меня хозяин за хлебом и три копейки дал. А я, уж не знаю как, обронил эти три копейки. Ну, думаю, запорет меня злодей... Искал, искал – нету... А тут церковь, народ молится... Бросился я туда; бился, бился головой об пол, плакал, просил: «Господи, подкинь мне мои три копейки либо защити меня от хозяина...» – Ленька грустно усмехнулся и махнул рукой: – Два дня после этого без памяти лежал от побоев...
Капитан внимательно и серьезно глядел на тонкое бледное лицо мальчика, на лучистые серые глаза с глубоким, недетским выражением...
– Бог – это наша совесть, Леня, – сказал он, помолчав. – У каждого человека свой бог.
Они вышли на главную улицу. Здесь бойко цокали по мостовой экипажи, звенели конки... Встречалось много нарядной публики, между ними важно шествовали богатые татары в пестрых длинных халатах, в расшитых цветной шерстью тюбетейках... Около входа на выставку толпился народ. Капитан взял два билета, и они прошли на главную аллею; от нее шли еще аллеи. Между ними – огромная клумба с цветами. Цветочки были всех сортов, но очень маленькие, кукольные; они густо синели, краснели, розовели в поблекшей, но все еще густой бархатной траве. На дощечке было написано: «Американский газон. За топтание – штраф!»
