За столиком сидит маленькая девочка, одно их тех щуплых длинноволосых созданий, образ которых немыслим без наушников и плеера, я полагаю, что они слишком маленькие для таких игрушек, но кто бы меня спрашивал, к тому же я не очень хорошо умею определять возраст детей, они все время выглядят одинаково, а потом вдруг вырастают. Эта еще не выросла, маленькая, у нее на столе лежат конфеты, мармеладки с начинкой из ежевичного желе, которые я ужасно любила в детстве и ела в огромных количествах, они мне нравились, я их покупала и ела, вот так просто все было. Этот ребенок отправляет мармеладки в рот одну за другой, слишком быстро, если кто-то захотел бы узнать мое мнение, ведь вкуса не ощутишь, когда так заглатываешь, и я говорю ребенку: помедленнее, помедленнее, и думаю, что она испуганно посмотрит на меня снизу вверх, как большинство детей, которые даже поздороваться не могут или не хотят разжать челюсти, у них рот открывается только для мармеладок, открывается и закрывается, как пасть маленькой рептилии. Ребенок смотрит на меня снизу вверх, но не выглядит испуганным, кивает мне и улыбается, как будто она привыкла к подобным напоминаниям, ей совсем не нужно искать билет, он уже приготовлен и лежит рядом с упаковкой мармелада. Пожалуйста, говорит она и протягивает его мне. Она вежливая и совсем не робкого десятка, мне становится интересно, почему такая славная девочка едет одна в поезде, а еще мне становится интересно, на самом ли деле она так хорошо воспитана или только притворяется.
Дети в твоем возрасте не должны ездить одни, говорю я строго, это проверка, чтобы понять, как ребенок отреагирует, будет ли она мне дерзить, или, может быть, ее глаза наполнятся слезами, у детей все быстро меняется, они смотрят на тебя лучезарным взглядом, а через секунду от него не остается и следа, губы начинают трястись, слезы могут хлынуть совсем неожиданно, я об этом читала, им ничего не стоит расплакаться. Этот ребенок не плачет, вместо этого она, задумавшись на мгновение, кивает.
Я не понимаю, что она имеет в виду, то ли она считает, что я права, то ли она хочет меня задобрить, и усиливаю напор. Где твои родители. Я еду от мамы к папе, говорит она, и у меня на глаза мгновенно наворачиваются слезы, хотя, похоже, ребенок от этого не страдает, она смотрит на меня довольным взглядом, она вообще постоянно смотрит на меня и читает по моим глазам, что я хочу услышать и что собираюсь сказать, и, как только мои глаза увлажняются, я срочно отворачиваюсь, вижу в окне напротив свое отражение, пользуясь возможностью, оглядываю себя и замечаю, что мой шейный платок немного съехал. Я поправляю его, узел по центру, кончик на одной линии с пуговицами на блузке, и пока я поправляю платок, ребенок говорит мне: хочешь? — и протягивает пакет с мармеладками. Я поворачиваюсь к ней, она не сводила с меня глаз, она хочет сделать мне приятное, я их и так уже много съела, говорит она, это то, что осталось. Так же внезапно, как навернулись слезы, во мне просыпается злоба к ребенку, вдруг становится невыносимо противно то, как она пытается меня задобрить, как она обо мне заботится, как она безгранично внимательна к тому, что я говорю, как я смотрю, наверняка она заметила, что мои глаза увлажнились, она смотрела на меня в тот момент, когда я туда-сюда возила свой платок, словно это что-то меняло. У нее аккуратно подстрижены волосы, одета она старомодно, в синюю жатую кофту с белым воротником, у нее красные щеки, вероятно, она еще младше, чем мне показалось. Она недавно от парикмахера, или мать подстригла ее перед встречей с отцом, который больше мать не любит, челка аккуратно лежит над бровями, просто с ума сойти можно, в этом ребенке нет ничего противоречивого, вдобавок она еще и вежлива.
В школе хорошо учишься, спрашиваю я строго, и отвожу рукой в сторону пакетик с мармеладом, протянутый мне девочкой, как если б меня охватило отвращение — так резко, что практически выбиваю его из рук. Да, немедленно отвечает она и продолжает смотреть на меня сияющим взглядом, да, конечно же, она учится хорошо, она не стесняется признаться в этом, тот, кто так вежлив и внимателен, должен хорошо учиться, по всем предметам, по всем предметам, что ли, спрашиваю я с нетерпением. По каким предметам, говорит ребенок. Ну, немецкий, математика и все остальное, что вы там учите, говорю я. Девочка выжидает, буду ли я пытать ее дальше, своей выдержкой она усиливает мое раздражение в десятки, да что там, в сотни раз, она ждет, и, только когда я, не говоря ничего, вцепляюсь всеми пальцами в спинку соседнего кресла, чтобы не ударить ее, она кивает снова и говорит, больше всего мне нравится немецкий, а потом бросает взгляд на мои побелевшие от напряжения пальцы и говорит: классное у тебя кольцо. Я смотрю на кольцо, которое мне когда-то подарил один мужчина, это дешевое медное колечко, я к нему привыкла и никогда его не снимаю, я уверена, что ребенку оно не нравится, детям не нравятся простые металлические кольца, они хотят драгоценных камней, золота, чего-нибудь блестящего и переливающегося, а этот ребенок похвалил мое кольцо, только чтобы мне понравиться. Эта лицемерка сидит и ждет, что я улыбнусь, расскажу про кольцо и позволю ей себя очаровать, просто показать билет было бы слишком мелко для этой девчонки, ей нужно больше, ей нужно все. Она привыкла: она должна получить все, раз уж выкладывается по полной. Она постаралась перед матерью, будет стараться перед отцом, она преуспела в этом и, чтобы не потерять сноровки, отрабатывает свои приемы на мне. Но здесь ты прогадала, милая, таким, как ты, я шанса не даю, ты мне не нужна, я знаю, как отделаться от тебя, от твоего попрошайнического взгляда, твоего такого милого вежливого личика и дивной стрижечки, из-за которой тебя начнет дразнить вся школа, если ты вовремя ее не поменяешь, тебе вообще будет нелегко, такой подлизе, ты хочешь быть самой любимой, умной и красивой, учителя тебя любят, но одноклассники будут тебя ненавидеть, сейчас, наверное, еще рано, сейчас они слишком маленькие, и всем им хочется учительского внимания, но со временем тебе придется отвыкать от их благорасположения, как бы тебе ни было тяжело, ты, конечно, будешь пробовать из разу в раз, будешь из кожи вон лезть, будешь смотреть на всех своим лучезарным взглядом до последнего выпускного экзамена, сданного, конечно, на «отлично», потому что ты просто не сможешь сдать его хуже, ты будешь очаровывать своих учителей, мужчин, врачей, ты изо всех сил будешь стараться угадывать мысли других, еще до того как они появятся, и всякий раз, когда тебе это будет удаваться, по твоему телу будет разливаться приятное тепло, которое ты ошибочно будешь принимать за любовь, еще ты будешь изумляться, тебе придется стать жестче, тебе придется саму себя гладить по головке, ты этому научишься или найдешь мужчину, который будет чесать тебе за ушком, твоего отца тебе будет недостаточно, а меня и подавно, меня тебе не провести, маленькая жалкая подлиза, скажи я это вслух, ты бы согласилась со мной, я уверена, я-то тебя знаю.
Она все еще ждет, смотрит то на кольцо, то на меня, маленькая ведьмочка с наивным взглядом, которая, казалось бы, и мухи не обидит, я протягиваю руку и глажу ее по голове, хоть и готова схватить ее за волосы и долбануть головой о пластиковую обивку вагона, чтобы та глухо загремела, готова запрокинуть ее голову назад и дождаться, чтобы она зажмурилась от боли, но моя рука устремляется мимо, в пакетик и хватает пригоршню мармеладок, я набиваю ими рот, иду дальше, не оборачиваясь, и говорю «спасибо» только в отделении другого класса.
