Остолбеневшая Валентина Ивановна видела, как они обменялись
несколькими словами, причем мужик цедил через губу, а Дема кланялся и
оттопыривал зад, словно гомосексуалист-профессионал. Потом мужик сел в
серебристый «Вольво» и усвистел в неизвестном направлении, а Дема поглядел на
замершую Валентину Ивановну и торжествующе ухмыльнулся.
Так стало известно, что у Демы есть «крыша». И «крыша»
серьезная…
На следующую ночь Валентина Ивановна проснулась от боли в
висках. Опять поднялось давление! Полежала немножко, надеясь, что все само
пройдет, потом поднялась, пошла на кухню, где была аптечка, – и невзначай
взглянула в окно. Луна светила уже не столь ярко, как неделю назад, однако все
равно можно было разглядеть, что по огороду не таясь, по-хозяйски, разгуливает
Дема, причем на сей раз его интересы простирались гораздо дальше молодой
картошки: они тянулись и к кабачкам, огурцам и болгарским перцам.
Валентина Ивановна на деревянных ногах вышла в прихожую,
сняла со стены пукалку, зарядила ее… и свалилась без памяти. Когда ее нашел
муж, она была еще жива, но «Скорой» не дождалась.
Через полмесяца после ее смерти умер и старик Ковалев. Дети
их жили в городе, они приехали на похороны, заколотили дом и выставили его на
продажу, однако вскоре дом среди ночи запылал, и пожар удалось погасить, лишь
когда от дома остались обугленные кирпичные стены. До осени Дема пасся на
огороде Ковалевых, как на своем собственном, и никто не смел ему слова сказать.
В сердцах жителей Озерного начал укореняться страх. И теперь
если кто-то обнаруживал урон в огороде, погребе или коптильне (многие в Озерном
жили тем, что продавали пассажирам проходящих поездов или возили в Москву кур
домашнего копчения), если снято было оставленное на ночь на сушилах белье, если
пропадала кошка или дерзкая собачонка, никто и слова не смел сказать. Дема и
его гости расхаживали с довольными физиономиями. Словом, это был натуральный
террор.
Мало кто не боялся Демы и его «крыши». Ховрины и Мельниковы
– вот, пожалуй, и все. Ховрины – потому что жили под охраной Супера. Гелий
Мельников – потому что был слишком еще молод и верил в справедливость, а его
брат Эльдар – потому что поселковые дела его ничуть не волновали.
Эльдара вообще ничего не волновало, кроме его рухнувшей
жизни. Три года назад он был преуспевающим московским мануальщиком – богатым,
со сложившейся клиентурой. Но вот однажды к нему пришла известная журналистка,
предъявила корочки одной из популярнейших газет и сообщила, что желает написать
о чудо-руках Эльдара Мельникова, поэтому пожалуйте дать интервью. Эльдар
интервью дал, позволил журналистке присутствовать на своих сеансах и настолько
восхитил ее, что девица решила сама на себе испробовать целительную силу
мануальной терапии. Не то чтобы у нее что-то болело – так, изредка ломило спину
от долгого сидения перед компьютером.
Когда Эльдар взялся за дело…
Потом молодая женщина рассказывала, что сила его рук была
такова, что ей казалось: вот-вот мануальщик продавит спину насквозь. Терпеть
становилось все труднее, она шутливо запищала: вроде бы наглядной агитации
достаточно! Однако Эльдар не собирался останавливаться. Заявив, что у
журналистки смещение дисков, он прописал ей растяжение позвоночника на
специальных приспособлениях, переразгибание и хвойную ванну, что и было
проделано.
Спина не болела два дня, за которые журналистка торопливо
наваляла восторженную статью и отдала ее в номер. А спустя месяц начались боли
в паху. Потом стали неметь икры, словно их «отсидели». Потом заныла кожа на
ногах, да так, что женщина не могла спать.
Памятуя о чудо-руках, поехала к Эльдару. Тот пожал плечами:
«При чем тут я?» – и предложил сделать массаж. При этом жаловался: «У вас
совсем нет мышечного корсета, нечего массировать!» Потом эта фраза стала
эпиграфом для новой статьи о чудо-мануальщике, который устроил своей пациентке
всего-навсего разрыв сосуда, снабжающего спинной мозг кровью. Это выяснилось
после операции в Институте нейрохирургии, куда молодая женщина попала после
того, как у нее отнялись ноги. Ходить она больше не смогла, даже после
сложнейшей операции…
На Эльдара подали в суд. Чтобы выплатить компенсацию
журналистке, пришлось продать родительское наследство – квартиру в Москве – и
вместе с братом переехать в Озерное в дачную, еще дедовскую развалюху. Гелий
перешел в местную школу, а Эльдар устроился в районный морг. Он и раньше, до
того как подался в мануальщики, работал патологоанатомом – теперь вернулся
туда, откуда ушел. Замолвил за него словечко один из бывших его пациентов – у
которого, наоборот, после лечения исправилось застарелое смещение дисков, так
что он был немало благодарен Эльдару. Фамилия его была Корнилов, он был
депутатом Госдумы от НДР, близким к Черномору и Рыжику-младшему, считался
человеком могущественным. Но даже он, при всей своей силе и власти, не мог
запретить Эльдару пить и оплакивать свою загубленную жизнь. Корнилов имел в
Озерном дачу недалеко от дома Мельниковых, разрушение Эльдара происходило на
его глазах, и Леонид Васильевич старался встречаться с ним пореже. Младший сын
его, Севка, был почти ровесником Гелия, какие-то два года разницы, однако
дружбы между мальчишками не получилось: прежде всего потому, что Севка, звезда
спортивной гимнастики, больше времени проводил за границей, чем в Москве, ну а
появляться в Озерном у него практически не было времени.
А в этом году прошел слух, будто Севка Корнилов ушел из
спорта по болезни, более того – прочно прописался в кардиоцентре и вроде бы на
выздоровление даже не надеются. Дом Корниловых теперь большей частью стоял
запертым, Леонид Васильевич и его старший сын наезжали сюда только изредка –
наверное, когда уж совсем невмоготу становилось в Москве. Тогда Корнилова-отца
можно было увидеть рано утром над озером, где он стоял, глядя на восходящее
солнце, словно какой-нибудь древний язычник, вымаливающий у светила спасение единственного
сына. Ну да, единственного, – ведь старший-то, Слава, был сыном его жены от
первого брака, носил другую фамилию и Корнилову был не родной. А вот Севка…
Корнилов уже потерял не так давно дочь и жену, смерть Севки была бы для него
невыносима.
Сейчас Леонид Васильевич как раз был в поселке – Гелий видел
его «Мерседес» за каких-то полчаса до того, как его зазвала к себе рыдающая
Елизавета Петровна Ховрина, и у него мелькнула мысль: если к Малявке идти
бессмысленно, может, обратиться к Корнилову? Может быть, Леонид Васильевич
сумеет избавить поселок от распоясавшегося Демы?
* * *
Кто-то громко вздохнул рядом, выпустив изо рта клуб
морозного воздуха. Холод коснулся лица, и Александра резко, как от толчка,
открыла глаза.
