– О господи, – вздохнул Ростислав. – Ты вот что: ты свою
мачеху не вини. Начать с того, что ты никакая не уродина, ну что за ерунда?! И
все остальное – такая же полная чушь. Дело в том, что множество людей способны
любить окружающих, лишь если они сами счастливы. Малейшая внутренняя
дисгармония приводит их в состояние дисгармонии с миром. Тогда все делаются
плохие, все во всем виноваты, все им становятся врагами. А уж если такая
трагедия… Думаю, твоя мачеха не одну тебя возненавидела, но вообще всех молодых
девушек. Только за то, что они живы, а ее дочь умерла.
– Да, да, ты прав! – изумленная точностью его слов, воскликнула
Александра. – Я видела, как Ангелина смотрела на подруг Карины – с такой
ненавистью, что ужас, я даже решила, мне померещилось.
– Ну вот видишь. И, к сожалению, довольно часто приходилось
встречаться с такими случаями. Беда в том, что это неискоренимое свойство
психики, как неизлечимая болезнь. Большинство со временем привыкают скрывать
свои чувства, свыкаются с горем, но в глубине души это всю оставшуюся жизнь
подтачивает и грызет им душу. Их можно только пожалеть, но не судить, потому
что никто не может знать, как он сам поведет себя в минуту самого страшного
горя.
Александра молчала. Ах, если бы в небесах и в самом деле
оказалось торжественно и чудно, чтобы Карине было там хорошо! Это единственное
утешение, хотя и слабоватое.
Конечно, Ростислав прав: Ангелину Владимировну можно только
пожалеть и постараться простить. Наверное, когда-нибудь Александра найдет в
себе на это силы. Может быть, она когда-нибудь устыдится, что так
демонстративно сбежала с поминок, может быть, отважится снова приехать в Сергач
– на девять дней вряд ли, но на сороковины – вполне возможно… Но как ни ужасны
были слова мачехи, в одном она, несомненно, права: если бы Александра была в
тот вечер дома, Карина, возможно, осталась бы жива. Вдруг да разглядела бы
Александра своим опытным глазом признаки надвигающейся беды? Вдруг да почуяла
бы что-то неладное? Или просто уговорила бы Карину не мотаться в холод по
улице, а посидеть у телевизора, посмотреть их любимую «Скорую помощь»…
Но Александры дома не было. Александра в тот вечер сидела в
подвале, прикованная к трубе отопления, и не знала, останется ли в живых сама.
Ох, нет, не по тому адресу выплескивала свои обвинения
обезумевшая от горя Ангелина Владимировна! В смерти Карины надо было винить
троих похитителей: «оператора», «электрика» и «человека со шрамом». Только их.
И Александра почувствовала столь жестокую ненависть к этим
людям, какой не ощущала даже во время страшных дней и ночей в подвале. Она
зажмурилась, такую боль причинило ей неудовлетворенное чувство мести. Теперь
она знала, что не будет ей в жизни покоя, пока не найдет эту проклятую тройку.
И еще она знала, что скорее всего покоя не обретет никогда,
потому что шансов найти похитителей у нее не было. Никаких!
И от этого безысходного понимания на душе у Александры стало
так горько, что она склонилась лицом в ладони и снова заплакала.
Наверное, что-то такое понял и Ростислав, потому что больше
не пытался ее утешать. Хотя, очень может быть, что ему это просто надоело.
* * *
– Только имей в виду, – сказала Женя Полозова, – это тебе не
подиум. Там эти ваши маски надевать на себя незачем. Улыбочки, раскованность,
обаяние на все сто процентов включай – и вперед! Потом еще благодарить будешь,
что я тебя в свет вывела.
Карина поджала губы, чтобы не прыснуть. Как же так – «эти
ваши маски незачем»? Пришлось столько времени потратить, чтобы научиться
сохранять на подиуме это неприветливое, чтобы не сказать надменное выражение
лица! Она даже начала думать, что отвыкнуть улыбаться – это вообще самое важное
для модели, важнее, чем фигура, походка, манеры.
– И платье береги. Сама знаешь, нам выгодно, если девочек
нашего агентства берут рекламировать платья такого шикарного магазина, как
«Бонни и Клайд». И, если что, нам потом год расплачиваться. Главное, вернуть платье
в целкости и сохранности.
Она почему-то всегда говорила так, Женя Полозова, директриса
модельного агентства: «целкость» вместо «целость». С подтекстом таким. С
намеком, в котором был как бы юмор, но в то же время и некий сальный душок.
Сначала Карина передергивалась внутренне, а потом привыкла. Еще Женя говорила
«подъевреивать» вместо «поджидать». Почему?! Неведомо. Нет, на показах-то,
конечно, или со спонсорами она строила из себя настоящую леди, но в общении с
девочками не церемонилась.
– А что может случиться с платьем? – поинтересовалась
Карина.
– Тебя же за стол пригласят, так? Ну и ешь аккуратнее. А
потом мало ли что может произойти, вдруг его там с тебя кто-нибудь срывать
начнет!
– Кто?! – вытаращила глаза Карина. – Это в том смысле, что
какая-нибудь дама обзавидуется и захочет себе такое же?
Ох, и дура она была… Но это стало ясно только потом, а пока
ей просто показалось странным, почему в глазах Жени вдруг мелькнула жалость,
она пробормотала:
– Ну, что-то вроде, – и быстренько прекратила инструктаж.
Платье и в самом деле было классное. Надев его, Карина
невольно заулыбалась. До чего приятно носить нормальную одежду, а не тот
кошмар, который ей пришлось прошлый раз демонстрировать на Нижегородском
фестивале моды! Полозова вообще авангардистка, она просто тащится от всех этих
геометрических фигур с дебильными физиономиями и всякого новизма-модернизма.
Она даже «Черным квадратом» восхищалась, честное слово, Карина сама слышала! И
модели ее всегда были с этаким прибабахом, как и она сама, однако последнее
платье оказалось вообще верхом абсурда. Оно было глухо-черное до пояса – в
точности как тот квадрат! А ниже – крупная сетка. Слава богу, под ней имелся
чехол – более мелкая сетка, то есть бедра и ноги Карины просматривались очень
заманчиво, но все-таки благопристойность соблюдалась, хотя бы иллюзорно. На
груди и на спине красовались белые круги, и первой мыслью Карины было, что ей
выпало изображать мишень в тире. Ну, знаете, такую, по которым учат стрелять в
людей: голова, туловище, а на груди – круг с разметкой для пуль. Впрочем,
разметки не было: что нет, то нет. Зато на уровне живота был прикреплен
огромный сетчатый карман на небольшом обруче, так что он эффектно
оттопыривался.
