Натужный юмор помог мало – настолько мало, что Александра
вдруг привалилась лицом к своей двери, ощутив, что пропали все силы. Вдобавок
снова подкрался страх. Страшно было повернуть ключ, войти в квартиру. Понимала,
это – сущий бред, но не могла отделаться от мысли, что, войдя, увидит труп.
Боже ты мой, сколько людей вокруг нее погибло за последний
месяц! Сколько раз подступала смерть – так близко, что в глаза смотрела. Но это
все была чужая смерть. Или она только притворялась чужой, а нынче вечером вдруг
сбросит маску – и…
Наверху послышались чьи-то шаги, кто-то спускался по
лестнице, и Александра рывком повернула ключ, подхваченная ужасом, влетела в
квартиру, стукнула по выключателю, торопливо задвинула щеколду.
Шаги миновали ее дверь и затихли внизу.
Прижимая руки к сердцу, Александра огляделась.
В коридоре пусто. Никаких трупов. Но это еще ничего не
значит, надо осмотреть всю квартиру.
Изредка взмахивая руками, словно гипотетические трупы должны
были не валяться на полу, а мотаться по воздуху, будто налетевшая от соседей
моль, Александра осторожно двинулась на кухню, как вдруг зазвенел телефон.
Александру шатнуло к стене, и несколько мгновений она
стояла, не решаясь поднять трубку, почему-то убежденная, что это звонит
Ростислав.
Нет, а вдруг Влад?
Рванулась к телефону:
– Алло! Алло!
– Саша, слушай, немедленно приезжай, – прорвался сквозь
хрипы в трубке незнакомый мужской голос.
Не Влад. Но и не Ростислав.
– Кто это?!
– Да я, Костя! Виноградский!
– Откуда ты звонишь? – глупо спросила Александра.
– Угадай с трех раз! – рявкнул он так, как никогда не
позволял себе прежде. – Немедленно приезжай! У нас тут тяжелораненый, который
все время твердит твое имя.
– Какое?
– Спятила? – еще более грозно рявкнул Костя. – Александра
Синцова! А что, тебя уже иначе зовут? Он тебя зовет, он в очень тяжелом
состоянии. Приезжай немедленно!
– Кто он? – наконец-то очнулась Александра и выкрикнула
отчаянно, с трудом владея дрожащими губами: – Неужели Влад?!
– Какой еще Влад? – почему-то обиделся Костя. – Помнишь, я
тебе утром говорил про некоего Ростислава?
Помнила ли она!
– Ну и что?
– Это он, Ростислав Казанцев! Это он ранен, он тебя зовет!
Приезжай! Все, мне пора на операцию!
Гудки в трубке…
Несколько мгновений Александра незряче смотрела на трубку,
потом осторожно опустила ее на аппарат. Та почему-то никак не хотела лечь на
свое место, и Александре стоило некоторых усилий понять, что у нее
просто-напросто трясутся руки. Наконец, с трубкой удалось справиться.
Александра подошла к плите, взяла чайник и начала пить прямо из горлышка
крупными, неуклюжими глотками, от которых заболело горло.
Значит, его фамилия Казанцев…
Вышла в коридор и уставилась в зеркало, висящее на стене.
Собственное лицо поразило бледностью и показалось чужим –
из-за прежде не свойственного ему девчачьего, испуганного выражения. Потом лицо
в зеркале вдруг часто заморгало, сморщилось. Александра зажмурилась, пытаясь
сдержать слезы, но они все-таки пролились – едкие, жгучие, мучительные. Она
громко всхлипнула – и сжалась, словно от удара, когда за стеной вдруг раздалась
громкая музыка.
Это уже были, конечно, галлюцинации: ведь «Батяня-комбат»
орал в квартире Сереги Володина, а Серега пока еще не вернулся из Чечни.
Александра зажала уши. Музыка каким-то образом находилась в
связи с фантасмагориями последних дней, она была такой же нелепостью, как
смерть Карины, духота подвала, в котором держали Александру, ненависть мачехи,
необъяснимая злоба Влада, чириканье старичков, сидящих на диване. Такой же
нелепостью, как мрачные, провалившиеся глаза Эльдара – и его же косой, мертвый
взгляд. Как эпилептические припадки Гелия. Как слежка Ростислава – и его
объятия на непоправимо испорченном диване…
И вершиной всего этого нагромождения нелепостей был звонок
Кости Виноградского, сообщение о том, что Ростислав ранен и в бреду повторяет
одно имя: «Александра Синцова…»
А может быть, Костя, как обычно, чего-то не понял? Может
быть, Ростислав зовет не Александру, а Карину Синцову?
Говорят, у злодеев перед смертью иногда возникает неодолимая
потребность – испросить прощения у своих жертв. Как говорится, любите врагов
ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь
за обижающих вас. А как насчет того, чтобы любить убивающих вас?
Она отперла дверь и вышла за порог, еле передвигая усталые
ноги и стараясь ни о чем не думать.
В самом деле, надо поспешить. Может быть, она еще успеет
спросить Ростислава… О чем? О самом главном, конечно! Которая из сестер больше
пришлась ему по вкусу!
Слезы опять полились – медленные и такие изматывающие, что
Александра едва ли соображала, куда идет. И минуло несколько минут, прежде чем
она сообразила, что побрела не налево, на Белинку, на трамвай, а повернула к
Студеной, чтобы пройти к Пятой больнице напрямик. И впереди уже засветились
огни многоэтажек на улице Горького, когда Александра поняла, что приближается к
тому самому месту, где погибла Карина.
На перекрестке Ванеева – Республиканская, который Александра
частенько переходила, направляясь на свой участок, на одном из деревьев висел
пластмассовый венок. Здесь машина когда-то сбила неосторожного пешехода: венок
был чьей-то памятью об этой смерти. Такие же венки Александре приходилось
видеть и на других опасных перекрестках, и как-то раз она даже подумала, что,
уж если лишена возможности приезжать в Сергач и класть цветы на могилу сестры,
было бы уместно повесить такой же венок на стенку дома на углу Студеной и
Горького. Подумала – но не только не сделала этого, а вообще старалась подальше
обходить роковой перекресток, выбирая самые дальние пути, только бы не
оказаться здесь. И вот – оказалась…
Она стояла на обочине и смотрела на черную, наскольженную
ледянку, чувствуя, как дрожат ноги. Глупо, она слишком устала, чтобы тащиться в
больницу пешком. Остановка в десяти метрах, только Студеную перейти. Ну так
надо решиться – и перейти!
Александра посмотрела вдоль улицы Горького. Да, вон мигают
огоньки – приближается троллейбус или автобус.
