— И вот вы опять на Корсике, господин гаупт… простите, штурмбаннфюрер, — оскалил Умбарт ряд широких, корявых, словно щиты крестоносцев после сражения, зубов. — Как это следует понимать? — вышел он из машины, чтобы лично открыть дверцу перед высоким гостем из Берлина.
— Пусть все решат, что по ту сторону пролива Бонифачо опять появился призрак дуче.
Они рассмеялись и похлопали друг друга по плечу, как давнишние друзья. Фройнштаг это удивило. До сих пор ей не приходилось видеть, чтобы кому-то взбрело в голову похлопать по плечу Скорцени. Была убеждена, что столь близких друзей у него попросту не существует. А по-настоящему близкие настолько хорошо знают характер обер-диверсанта, что не решаются фамильярничать.
— Муссолини — моя душевная рана, штурмбаннфюрер, — продолжал Умбарт в том же панибратском духе, считая, что равное звание позволяет ему и такую вольность.
— Забыл представиться, мадемуазель. Умбарт, — итало-австриец галантно склонил голову и предложил Фройнштаг место на заднем сиденье, рядом с Родлем. — Я имею право флиртовать с синьорой? — сразу же обратился он к Скорцени.
— Присмотревшись повнимательнее, вы обнаружите, что пытаетесь флиртовать не с синьорой, а с суровой фрау, давно известной в миру как офицер СС, — полусерьезно-полуиронично подсказал ему Скорцени.
«Это ж надо, чтобы у начальника отдела диверсий Главного управления имперской безопасности и задрипанного командира батальона корсиканцев был один чин! — по-своему отреагировала на интрижку новоявленного бонапартиста Лилия Фройнштаг. — Интересно, на каком словесном взлете Скорцени подсечет ему крылья? Причем сделает это так, что падение покажется корсиканцу вознесением души».
Это была тайная месть заносчивому корсиканцу, который не понравился ей с первого взгляда, первого произнесенного слова. И дело вовсе не в его внешности — морда у Умбарта, конечно, лошадиная, однако ничем не хуже тех, которые приходилось постоянно терпеть в своем окружении, пребывая в рядах доблестных СС.
Так уж случилось, что Лилия постепенно начинала ревновать Скорцени не только к женщинам, но и к каждому, кто попытается хоть чуточку приблизиться к «первому диверсанту рейха», добиться его расположения. Фройнштаг вполне осознавала, что в этой ее ревности проявляется нечто маниакальное, однако ничего поделать с собой не могла.
— Муссолини — мое поражение, господин Скорцени, — назойливо повторил Умбарт, включая зажигание и берясь за руль. — Я прочел почти все, что было написано о вашей операции на вершине Абруццо. Точнее, все, что смог раздобыть на наших корсиканских задворках.
— Начнете признаваться в искренней зависти, — прогромыхал таким знакомым Умбарту голосом «самый страшный человек Европы».
— …И восхищении, штурмбаннфюрер, и восхищении. Одно непонятно: почему вы не согласились взять меня в свою команду, — задержал он на Скорцени свой взгляд дольше, чем того требовала ситуация.
— Бросьте, Умбарт, — сморщил свой угрюмый шрам Скорцени.
Фройнштаг все еще не понимала, почему Отто терпит его. Что их связывает, какие такие воспоминания? Скорцени оставался для нее единственным человеком, о котором она желала знать решительно все. В том, что относилось к штурмбаннфюреру, мелочей для нее не существовало.
— И все же? — продолжал упорствовать командир батальона корсиканцев.
— Если бы дошло до штурма виллы «Вебер», о вас вспомнили бы.
В этот раз Фройнштаг даже не пыталась утаить свою мстительную улыбку. «О вас вспомнили бы…» Дождался! Формула, достойная «первого диверсанта»! Лилия вдруг почувствовала гордость за Скорцени.
«Влюбленная дура, — сказала она себе по этому поводу. — Что ты вмешиваешься в отношения между мужчинами? — Но тут же оправдала себя: — Это отношения Скорцени. Вот в чем дело».
— Обо мне всегда вспоминают в последнюю очередь, — грустно улыбнулся Умбарт. — Корсиканцы меня не любят, потому что я австриец. Австрийцы — потому что таковым меня не считают. Что же касается французов, то они давно забыли, что императора Наполеона им подарила Корсика, а не их благословенная Овернь
[37]
, с каким бы почтением к этой горной цитадели французского духа они ни относились. Я твердо рассчитывал, что вы включите меня в свою группу. Операция по освобождению Муссолини была последним шансом в этой войне, который я безнадежно потерял.
— Что совершенно очевидно, — не удержалась Фройнштаг. — Кстати, не могли бы вы сообщить, куда мы направляемся, господа штурмбаннфюреры?
— Вопрос по существу, — неохотно смирился Умбарт с таким завершением своих претензий к судьбе. — Предлагайте, Скорцени.
— Отель «Корсика», в котором останавливался во время прошлого визита. Затем ресторан «Солнечная Корсика»…
— Очень богатый выбор, — хмыкнула Фройнштаг.
— Пока я буду принимать ванну и привыкать к тому, что под ногами у меня родина штурмбаннфюрера Умбарта, а не палуба крейсера «Неаполь», — продолжал Скорцени, — вы, штурмбанн-фюрер, свяжитесь со штабом бригады и выясните, когда нам следует ждать появления самолета.
— Наш аэродром находится неподалеку от Аяччо, — предупредил Умбарт. — Столицы острова.
— Эти неизмеримые расстояния Корсики! Желательно, чтобы самолет появился не позже, чем завтра, во второй половине дня.
— Если он не появится, переправим вас на материк самолетом, обслуживающим штаб нашей бригады.
— Я упустил из виду, что штаб распоряжается собственной авиацией. Кстати, Умбарт, возможно, я и не прав, что не включил вас в группу освобождения Муссолини, однако это не избавляло вас от обязанности выполнить мой приказ: выяснить, почему дуче столь поспешно убрали из Санта-Маддалены. То есть собрать все сведения, которые только могли проникнуть по этому поводу на Бонифачо.
— Такое же задание получил и ваш друг, ресторанщик Шварц. Мы работали заодно, создав некое подобие особой агентуры Скорцени.
— Об этом я даже не догадывался. Так ошарашьте меня глубиной своего доклада.
— Все свидетельствует о том, что итальянская контрразведка, перешедшая на службу Бадольо, узнала о вашем пребывании на Корсике. А уж о причинах, побудивших вас посетить наши южные края, догадаться было несложно…
Слушая его, Скорцени задумчиво кивал. Он вспомнил о Голь-веге и решил, что пора бы связаться с его «темным» агентом Могильщиком, пребывавшем на вилле в роли садовника. Прощупать, не подсунули ли тогда на виллу двойника Муссолини. Хотя о двойниках дуче он что-то не слышал.
