В июле этот отряд под командованием гауптштурмфюрера СС Фюрста был переброшен из Германии под город Остров Ленинградской области, откуда со специальной базы должен был проводить операции в тылу русских, а также бороться против местных партизан. Но произошло то, чего ни Меандров, ни Власов совершенно не ожидали: уже в день прибытия отряда на базу пятнадцать его солдат перебежали к партизанам. На следующий день с трудом была предотвращена еще одна попытка побега. Все кончилось тем, что оставшихся диверсантов немцам пришлось разоружить и отправить в ближайший лагерь военнопленных.
И хотя ни сам Меандров, ни его диверсанты в то время на службе в РОА не пребывали и Власову не подчинялись, спасти репутацию власовского движения в глазах фюрера и Кейтеля это обстоятельство не помогло.
Правда, всеобщее разоружение частей русских добровольцев все же удалось приостановить. На помощь Власову пришел тогда все тот же генерал Гайнц Гельмих, сумевший убедить Кейтеля, что распустить русские соединения — значит уменьшить число своих солдат более чем на восемьсот тысяч. То есть лишиться многих охранных частей, оголить тыловые гарнизоны, отказаться от участия русских добровольцев во многих карательных экспедициях. Кто и какими ресурсами способен сейчас восполнить такие немыслимые потери?
К тому же командующий «Остгруппен» сумел оперативно собрать сведения о численности дезертиров из числа русских во всех дивизиях вермахта, и оказалось, что их не намного больше, чем дезертиров-немцев.
Само собой разумеется, что после этих споров с Верховным главнокомандованием Гельмих без особых упреков был освобожден от поста главнокомандующего, и на его место назначили генерала Кестринга. Но это уже игры немецкого командования, встревать в которые Власову не дано было.
— Так что там, в Италии, генерал? — обратился Власов к генерал-майору Малышкину.
— Как и везде. Наши части оказались в довольно странном, неясном положении. Офицерам очень трудно разобраться, что происходит в этой стране. Одни — за Бадольо, другие — за Муссолини, третьи — за красных партизан, четвертые тоже за партизан, только — ненавидящих этих самых красных. — Произнося все это, Малышкин держал в руке бокал, и могло показаться, что он поднялся только для того, чтобы произнести тост. — Но самое главное, господин командующий, что наши офицеры считают участие в боевых действиях на стороне любой из этих воинских сил совершенно неприемлемым для себя. А попросту — бессмысленным.
Морщинистое, с упрямо выпяченными скулами лицо Малыш-кина показалось Власову крайне изможденным, словно он только что вышел из лагеря для военнопленных. А ведь человек всего лишь ездил в Италию с инспекцией. По существу, туристическая поездка, почти увеселительная прогулка.
— Это не должно особенно огорчать нас, генерал. Если наши солдаты не желают воевать в Италии, значит, они рвутся на Восточный фронт.
— Именно так я и воспринял их порыв, — неуверенно и совершенно неубедительно поддержал его Малышкин,
— И очень скоро мы предоставим им такую возможность — сражаться не за Италию, а за свою родину.
Они сидели в небольшом Генеральском зале Дабендорфской школы пропагандистских кадров — три генерала, костяк все еще не сформированной Русской освободительной армии, и чувствовали себя заговорщиками, интригующими против тех, кому должны служить, и служащими тем, против кого, ни минуты не сомневаясь, интриговали.
— Я могу сказать то же самое, — поднялся генерал-майор Трухин, как только его коллега, опустошив бокал, сел на свое место. — Офицеры крайне встревожены настроениями, царящими в наших батальонах. Переброску их во Францию воспринимают как выражение недоверия к ним со стороны командования вермахта.
— Ну, знаете, им не угодишь. Франция, Италия, Югославия… Европа, словом. Чего им еще? Не терпится месить болота Белоруссии? Так ведь это им еще предстоит.
Генералы понимали, что командующий откровенно играет на публику, но понимали и то, что ему нечем их успокоить. Да, Гитлер и штаб Верховного главнокомандования не доверяют его солдатам. Но разве у армии существует еще какой-то способ доказать лояльность режиму, кроме как силой своего оружия? Что же мог поделать Власов? Так уж складывались обстоятельства.
— Мне совершенно непонятна политика немцев в отношении наших войск, — мрачно пробасил Трухин, и вечно багровое лицо его побагровело до цвета вишневой коры. — Войну они явно просрали, прошу прощения… Прут их большевики на всех фронтах. Так чего они ждут, господин командующий? Я спрашиваю себя: чего они ждут? Может, нам все же стоит каким-то образом прорваться к фюреру?
— Опять вы за свое, генерал, — укоризненно проворчал Власов, старательно протирая стекла новых очков. — В том-то все и дело, что неприятие нашей идеи исходит от фюрера.
— Тогда на кого они рассчитывают? Неужели и вправду мыслят теми же дурацкими постулатами, которыми напихивает их сраный, прошу прощения, журнал «Дер Унтерменш», если верить которому, все мы, славяне, недочеловеки или законченные дегенераты. По-моему, они куда смелее доверяют солдатам «Остлегионен»
[40]
, чем частям РОА. Будто их «Остлегионен» способны что-нибудь изменить в ходе этой войны.
— Успокойтесь, генерал, появление «Остлегионен» тоже вызвало недовольство Гитлера. Эти части находятся в непосредственном подчинении вермахта, а Гитлер не желает, чтобы его арийская армия заражалась вирусом азиатской расы. Чистота крови, так сказать. Даже если речь идет о крови, пролитой на поле брани.
— Особенно на поле брани, — продолжал возмущаться Трухин.
— Я уже высказал свое мнение, о котором, уверен, германские генералы сумели уведомить Гитлера. Состоит оно в том, что вермахт не сможет победить в этой войне, пока в бой не будут введены силы Русской освободительной армии. За которой пошли бы население и значительная часть нынешних советских партизан. В этом меня убедили поездки по занятым немцами территориям, встречи с населением. Немцы не хотят понять, что без русских России им не одолеть. Не одолеть им России без русских — вот в чем их самая страшная ошибка, — зло врубался Власов в стол худым, по-крестьянски узловатым указательным пальцем.
Появилась официантка. Открытое славянское лицо, еще не утратившие природную розоватость щеки, пухлые, жаждущие поцелуев губы и опьяняюще крутые бедра. Пока она ставила на стол котлеты с гречневым гарниром, все три генерала жадно прощупывали ее фигуру взглядами, а Трухин даже не удержался и сумел попридержать ее за дородный стан.
