— Но зачем? — едва слышно, подавленно пробормотал он. — Тебе-то зачем эта могильная привилегия?..
— Потому что, очевидно, мы с тобой так и не сможем обвенчаться, и когда пробьет наш час, всегда найдутся люди, которые станут отказывать мне даже в этом праве — уйти вместе с тобой.
— Но у нас еще будет время поговорить об этом, — несколько раздраженно отреагировал Гитлер.
— Нет, Адольф! Нет, нет, нет! У нас уже нет времени, мой фюрер, — вцепилась ему в плечи и тормошила так, словно забилась в истерике. — Почему ты не хочешь понять, что поставленные перед нашим с тобой алтарем песочные часы уже иссочили всю свою энергию и нам остается только уйти?!
— Это не наши часы, Ева.
— Наши. На нашем алтаре. Просто ты не понял этого. Вернее, понял, но еще не смирился.
— И не смирюсь. Я пришел в этот мир… я ниспослан Германии не для того, чтобы вот так вот взять и хлопнуть земной дверью. Я не самурай. Харакири для меня не почет, а позор, поскольку считаю позором любое бегство. Особенно — бегство от жизни, которое на самом деле является бегством от долга.
Ева застонала и отрешенно покачала головой. Как же трудно порой приходится объяснять «ее фюреру» то, что в общем-то не нуждается ни в каких особых объяснениях.
— Не спорь со мной. У нас нет времени. Не только потому, что тебя ждут у поезда. У нас его вообще нет. Я не требую от тебя никаких жертв, ничего невозможного. Дай мне слово, пообещай, поклянись, наконец, что как только поймешь, что тебе лучше уйти, — немедленно вызовешь меня к себе. Где бы ты ни находился. Конечно, было бы лучше, если бы наши могилы остались здесь, на вершине священной горы Фридриха… Но это не в нашей воле. Место для могилы выбирать будем не мы.
— И будут ли они, могилы?..
— Поэтому молю: где бы ты ни находился в те тяжкие для нас обоих и для Германии минуты… Ты должен вызвать меня, приказать мне… И я прибуду. Даже если для этого придется пробираться через вражеский стан. Уверена, что мое присутствие поможет тебе уйти. Потому что я постараюсь уйти первой, на твоих глазах. И ни на мгновение не усомнюсь в правильности этого решения. Не струшу, не дам повода нашим врагам опоганить домыслами нашу гибель.
— Е-ва-а… — страдальчески поморщился фюрер.
— Замолчи, Адольф. Тебе нечего возразить, только поэтому помолчи. Я постараюсь вести себя так, чтобы наши последние часы были прожиты достойно, как и вся жизнь. И чтобы гибель наша была воспринята немцами как заключительная сцена величайшей трагедии Германии, как последняя легенда Третьего рейха. Это будет гибель во имя великой Германии, которая неминуемо возродится.
Гитлер вновь хотел что-то возразить, но слова Евы явно задели его за живое. Сжав кулаки, он отчаянно повертел головой, словно пытался освободиться от короны из раскаленного железа, и, по-звериному прорычав что-то, решительно вышел из «Пещеры не-виннности».
60
Специальный поезд фюрера уже готов был к отправке. Генералитет и высшее руководство рейха заняли места в комфортабельных купейных вагонах. На перроне нервно переминалась группа зальцбургских чиновников и офицеров гарнизона, пришедших сюда, чтобы проводить Гитлера. Начальнику охраны фюрера докладывали, что на всем участке движения от Зальцбурга до Мюнхена срочно принимаются меры по усилению безопасности.
— Если произойдет хоть один инцидент, — пригрозил генерал-лейтенант войск СС и полиции Раттенхубер, — я подниму в воздух всю вашу дорогу вместе с вокзалами, охраной и будками осмотрщиков.
И никто не усомнился, что именно так начальник охраны фюрера и поступит.
— Поезд готов к отправке, — доложил Гитлеру личный адъютант обергруппенфюрер Шауб, явившись вместе с Раттенхубером в штабной вагон. — Какие будут распоряжения, мой фюрер?
— Будут, — угрюмо восстал Гитлер посреди своего просторного спального вагона. — Приготовьте машину и охрану. Я возвращаюсь в «Бергхоф».
Личный адъютант и начальник охраны переглянулись, не поворачивая голов. Эти генералы от СС давно отучились выдавать свое удивление по поводу решений фюрера, какими бы удивительными и неблагоразумными они ни казались.
— То есть… поездка откладывается? — вежливо уточнил Раттенхубер.
— Да.
— Это важно знать, чтобы предупре…
— Так предупредите.
— Мы должны отдать приказ, чтобы все собравшиеся, и те, кто находится в поезде..? — осторожно выспрашивал Шауб, по-гусиному вытягивая свою тощую, основательно исполосованную морщинами шею. По поводу ее дряблости Гитлер как-то не без сарказма заметил: «Рассказам о твоих оргиях с наложницами я не верю до тех пор, пока не взгляну на твою шею. Мой тебе совет, старина: не пропускай за ночь больше трех. В наши годы это уже непозволительная роскошь».
— Все должны оставаться в вагонах и ждать. Статистов, томящихся на перроне, убрать.
— Они исчезнут.
Узнав о решении Гитлера вновь вернуться в «Бергхоф», рейхслейтер Борман ожесточенно поскреб пальцами небрежно выбритый подбородок и недовольно проворчал:
— Вновь это затянувшееся прощание… Слишком затянувшееся. Как бы не вздумал потянуть с собой в «Волчье логово» эту белокурую лохудру.
Присутствия начальника штаба он не опасался. Во всем, что касалось отношения к бергхофской рейхсналожнице, они оставались союзниками.
— Сейчас, когда все свои силы фюрер должен отдавать фронту… — нервно ударял маршальским жезлом по ладони фон Кейтель. — Только вы способны повлиять на него, Борман, ваше слово еще может иметь какой-то отклик.
— Но не в вопросах, касающихся постели фюрера, — разбухший от жира и пота затылок Борман промокал платочком.
— Но кто-то же должен влиять на него и в постели, — сорвался Кейтель.
— Совершенно недоступная для нас сфера, — проворчал Борман. — Однако вопрос пора решать радикально, исходя из интересов партии и рейха.
Машина быстро углублялась в покрытый лесами горный массив, и Гитлер жадно всматривался в проплывавшие мимо склоны холмов, бурые скалы. Он уже совершенно забыл о поездке в Восточную Пруссию, об ожидавших его в поезде фельдмаршалах и генералах, о том, зачем, собственно, возвращается в «Бергхоф». В эти минуты воображение его воздвигало огромную крепостную стену — с подъемными мостами, мощными орудийными капонирами и зенитными гнездами на толстостенных башнях.
Он почти наяву видел, как на оголенных, расчищенных вершинах гор встают перед ним приземистые, ощетинившиеся стволами гаубиц форты, система которых должна быть соединена стеной и мощным валом, которые бы не уступали по внушительности Китайской стене. Все подступы к ней должны были быть перекрыты выдолбленными в скалах дотами, а по равнине весь массив опоясан несколькими рядами окопов, рвом и колючей проволокой. Возведенный в виде укрепленного замка «Бергхоф» еще следует прикрыть четырьмя небольшими крепостями, выстроенными по сторонам света, а основные кабинеты ставки важно перенести в глубины скал.
