Александр выскочил из автобуса. Правда что Сенная! Нижний
Новгород во многом город загадок – например, в нем две Сенные площади. В
смысле, две остановки так называются, одна метрах в ста от другой. Александр
вышел на одной Сенной, а до другой, где был автовокзал, пришлось бежать
пешочком. Перекресток, вернее, переход через площадь был самый нелепый.
Александр всегда испытывал не то чтобы страх, но какой-то особенный неуют на
таких переходах, некое беспокойство, недостойное мужчины. Он с усмешкой
вспоминал где-то читанное про Анну Ахматову: она-де панически боялась
переходить улицу и даже замирала иной раз посреди дороги, не решаясь ступить ни
назад, ни вперед. Однако ему стало не до смеха, когда в самый неожиданный
момент, когда Александр находился еще на переходе, свет на светофоре сменился и
два потока машин ринулись мимо него в обе стороны. Он стоял, чувствуя себя
отнюдь не Анной Ахматовой, а сущим идиотом, как вдруг сзади присвистнули
тормоза и чей-то голос сказал:
– Алехан, ты, что ли? Чего тут стал, жить надоело?
Оглянулся – из окна чудного темно-вишневого «Круизера» на
него смотрел не кто иной, как Серега.
Вот уж воистину – упомяни о черте…
– А я к вам! – выпалил обрадованный Александр.
– Ну так запрыгивай, живо!
Дверца распахнулась, Александр нырнул внутрь чуть ли не
головой вперед, и «Круизер» рванулся вперед за полсекунды до того, как на
светофоре опять сменился свет и застопорил движение рычащих бензиновых зверей,
сделав площадь опять безопасной для пешеходов.
Александр отдышался в прохладной, кондиционированной
полутьме салона. Пахло кожей и чуточку хвоей, как в перелесках Зеленого Города.
Серега весело скалился, поглядывая на него в зеркальце.
Рядом с ним на переднем сиденье сидела женщина в кружевной маечке – благодаря
Нине Александр знал, что это последний писк моды, вяжутся маечки крючком
довольно быстро, если кто умеет это делать, а для тех, кто не научился
рукоделию, они стоят немалые деньги. Уж не на такую ли модненькую маечку
выпрашивала Нина деньги у Александра в ту их последнюю встречу?
Мысль о Нине как пришла, так и ушла, не всколыхнув в душе
ничего, ни плохого, ни хорошего. Александр с интересом рассматривал золотистые
волосы девушки, заплетенные в короткую толстую косу.
Спутница Сереги была, по всему видно, особа самодостаточная,
раскрепощенная: сидела молча, не оборачиваясь к новому пассажиру, не обременяя
себя такой мелочью, как вежливость, и была всецело увлечена собственной
персоной: достала из сумки косметичку, накрасила губы, потом начала водить
черной щеточкой по ресницам. Убрала косметичку, включила музыку, достала
шоколадку, откусила…
Александру очень хотелось поговорить с Серегой и как можно
скорей показать ему фотографию «цыганки», но это совершенно невозможно было
сделать в присутствии барышни с косой и шоколадкой. Угораздило же Серегу
подцепить такую несусветную попутчицу! Какая-нибудь соседка из Зеленого Города,
наверное. Невежа редкостная: даже не ответила на приветствие незнакомца. И
музыку врубила самую что ни на есть… впрочем, музыка-то как раз очень неплохая,
поет Милен Фарме. Кажется, эта вещь называется «Миллениум». Странная такая
мелодия, сплошные загадки и тревожно-протяжные ноты, как будто отголоски
далеких стонов и плачей. А потом налетает ритмичное, будоражащее эхо каких-то
звездных войн – может быть, даже из другой галактики. И опять протяжный,
тоскливый зов вечности…
А может, вечность тут ни при чем, может, он все это себе
насочинял, растревоженный событиями сегодняшнего дня, который длится, длится –
и никак не желает кончаться?
Александр против воли заслушался. И решил – это даже хорошо,
что присутствие посторонней девушки не позволяет ему поговорить с Серегой. Он
ведь не видел цыганку, его не было на базаре в тот роковой для Манихина день. Показывать
фотографию надо самому Петру Федоровичу, его жене или этой Марине.
– Ребята, – сказал Серега, – вы еще не знакомы? Марина, это
тот самый добрый доктор Айболит. Алехан, это Марина. Шаркни ножкой, подай
ручку, скажи: «Здравствуйте, тетя!»
Шаркнуть ножкой, утопая в мягких кожаных подушках
«Круизера», было непросто, но Александр сделал все, что мог. Это более
напоминало конвульсивное содрогание, потому что от неожиданности он впал в
некое подобие ступора. Это – Марина? Это та самая Марина? Спасительница
Манихина?!
Обладательница золотистой косы обернулась. В довершение к
косе у нее была густая золотистая челка до самых бровей – тоже золотистых.
Сквозь щетку густо накрашенных ресниц блеснули недобрые глаза, напоминающие
серые агаты. Хотя агаты вроде бы не блестят. Губы рдели, как рубины… откуда
это? Неужели Алехан Меншиков сам додумался до такой оригинальной метафоры?!
– Здравствуйте. – Голос у Марины был холодный, звонкий, как
бы фарфоровый. – Приятно познакомиться. Я о вас наслышана…
Смысл фразы был ясен как апельсин: «Думала, вы бог весть
что, а вы – невесть что!»
Отвернувшись, девушка зябко передернула плечами, вынув из
своей объемистой сумки еще одну ажурную кофточку, на сей раз с рукавами,
набросила ее на плечи.
– Холодно? – забеспокоился Серега. – Выключить кондишен?
– Нет, что ты, – остановила его Марина. – На улице такая
духота, пусть хоть тут прохладно будет.
Серега повиновался. Некоторое время ехали молча. Позади
остался Нижний, потом на вороных проскочили Афонино, еще какие-то поселки.
– Что-нибудь новенькое нашел? – спросил Серега.
– Не без того, – ответил Александр, поглядывая в окно и
невольно ухмыльнувшись: знакомые места! Прошлой зимой они с Тезкой Сидорычем
(работал тогда у них на машине интенсивной терапии водителем один старикан,
которого звали Александром Сидоровичем, поэтому они с доктором Меншиковым
называли друг дружку исключительно Тезка Сидорыч и Тезка Данилыч) возвращались
из Зеленого Города уже затемно и в жуткую пуржину. Машины еле тащились одна в
хвост другой, изнемогая соблюдать дистанцию на скользкой дороге. Александр
сначала клевал носом, пытаясь из солидарности с Тезкой Сидорычем держать
равновесие и то и дело вздергивая голову, но в какой-то миг силы кончились – и
он уснул, как провалился в сугроб. Очухался от каких-то странных звуков,
напоминающих прерывистые стоны. «Как же так? – подумал Александр. – Ведь этот
мужик, к которому мы ездили на вызов, отказался от госпитализации! Кто же там
стонет?»
