И тут она надломилась… Первый раз – за всю жизнь, полную
скрытых сомнений и подозрений, которые гнала от себя, которые нипочем не хотела
признавать, проклиная себя за них, считая недостойной той огромной любви,
которую питала к мужу. Первый раз – за эти бесконечные месяцы его болезни,
месяцы, исполненные сострадания, страдания и ужаса: а вдруг печать ляжет и на
ее лицо? Первый раз… но и последний.
– Или ты скажешь мне, что происходит, – сказала она
спокойно, – или больше не увидишь меня никогда.
Петр споткнулся, резко качнулся вперед, словно ему
выстрелили в спину. Медленно повернулся:
– Анюта… ты что говоришь?
– А ты что? – выкрикнула она, прижав руки к груди и с ужасом
чувствуя, как лопается, с треском лопается броня, которая сковывала ее все эти
годы и, особенно, – последние месяцы. – А ты что делаешь? Думаешь, я ничего не
вижу, не знаю и не понимаю? Я слышала ваш последний разговор с Меншиковым,
когда тебе стало так плохо, – я знаю, ты теперь всех и каждого в нашем доме
подозреваешь в предательстве, в измене, в том, что мы все вместе или каждый по
отдельности продаем тебя Бушуеву! И разве только теперь? Ты ведь когда узнал о
том докторе Андронникове, который на Дальнем Востоке живет, ты думаешь, я не
понимаю, почему ты никого из нас не попросил к нему поехать? Ты боялся всех нас
из-под надзора выпустить, из-под своего контроля! Именно поэтому обратился к
Меншикову, да? А ты не подумал, что его появление вообще-то было неслучайным?
Может быть, тебе только кажется, что он ненароком оказался в лесу в ту ночь,
когда на тебя напали? А на самом деле он уже давно заодно с Бушуевым и
подобрался к тебе так близко именно по его наводке? Почему ты не веришь нам,
однако веришь этому подозрительному, скользкому человеку?
Петр обернулся и пристально смотрел на нее исподлобья своими
слишком светлыми для этой темно-бронзовой кожи глазами.
– Теперь уже нет, – глухо сказал он. – Я верил ему только
потому, что действительно видел в нем случайного человека. Он появился в моей
жизни недавно, гораздо позже, чем я заболел. Именно поэтому я имел глупость
думать, что он непричастен к случившемуся.
– А теперь что изменилось?
– Он с самого начала был в связке с Серегой. Каким-то
образом им теперь удалось завлечь в заговор Марину. Но тут я еще мало что
понимаю, может быть, ее присутствие там, дома у Меншикова, – просто
случайность.
– Какая чушь, – беспомощно пробормотала Анна. – Как можно
подозревать Серегу? Ведь ты ему жизнь спас!
– А как ты думаешь, почему я так ради него старался? –
вприщур глянул Манихин.
– То есть как это – почему? Я же помню, как он валялся там
на дороге, как шептал едва слышно: «Я Серега Лукьянов… Лукьянов моя фамилия…
Сергей Николаевич…» Какой он был беспо…
И осеклась, перехватив мгновенную улыбку мужа.
– Неужели только… из-за имени? – пробормотала она тихо,
впервые дав волю догадке, которая грызла ее с того самого дня, когда в их доме
появился Серега Лукьянов.
– В первую очередь, – спокойно согласился Петр. – Ты же
хорошо помнишь ту историю. Сколько крови нам Ванька Бушуев из-за покойного
Николая попортил! Если бы ему так не хотелось меня в той крови измарать, у нас
бы жизнь совсем по-другому сложилась, верно?
– Может быть, – пробормотала Анна, слабо соображая, что
говорит. – Значит, ты все это время думал, что Серега – сын…
– А почему нет? По возрасту точно подходит. Я знаю, что
Альбина Лукьянова была беременна третьим ребенком, но хотела от него
избавиться. Потом, когда Николая убили, ей, конечно, не до абортов было, да и
поговаривали, она решила дитя выносить и родить, вдруг-де мальчик будет, чтобы
вылитый Коля… Мы из Заманихи вскоре уехали, не знали, как там у кого жизнь
сложилась. Почему б нашему Сереге не оказаться тем же самым Лукьяновым? Ты же
знаешь, Николай мне другом был, разве я отказал бы в помощи его сыну, если бы
он пришел ко мне? Вот я и представил, что он как бы пришел за помощью… И я ему
помогаю.
– Ну, я не знаю, мне тоже иногда казалось, что это сын
Николая, а иногда – что чужой парень, – призналась Анна. – Но он же руки твои
целовал, он для тебя как пес был! Или ты думаешь, что Бушуев его нашел,
рассказал, кто его отец, заморочил голову этой старой историей и заставил
Сергея поверить в то, во что сам Ванька верил целую жизнь? И он начал тебе
мстить… Но почему ты не выгнал его? Почему не обезопасил себя?
– Ну, знаешь, как говорят на Востоке: тигр в пустыне менее
опасен, чем змея в траве, – рассудительно ответил Петр. – Я подумал, пусть он
лучше на глазах будет. И если честно, был убежден, что он не знает… не знает,
кто мы такие, что мы были с Колей Лукьяновым знакомы и дружны. Ему просто
некому было сказать об этом!
– Ничего не понимаю, никакой логики не вижу. – Анна нервно
сняла со спинки стула легкий полотняный пиджак, набросила на плечи, потом снова
повесила на стул. – То ты говоришь, что Бушуев его подослал, то уверяешь, что
Серега ничего не знал о его подозрениях… Или Бушуев уже потом, когда узнал, что
Серега у тебя живет, вмешался? Нет, я все же отказываюсь понимать. Ты ведешь
себя странно, странно, может, скажешь, что ты и меня считаешь сообщницей
Бушуева?
– Нет, даю слово, богом клянусь, что у меня и мысли такой
нет.
Манихин приблизился к жене и осторожно поцеловал ей руку. Но
Анна припала к его плечу. Она редко плакала, она по жизни была сдержанная,
иногда замкнутая, но не заплакать сейчас было просто невозможно.
– Слава богу, слава богу! Если бы ты еще мне не верил, я бы…
не знаю… я бы вообще… Но почему же тогда ты не попросил меня поехать на Дальний
Восток? Может быть, сейчас этот Андронников уже был бы здесь, может, у нас
появилась бы хоть какая-то надежда на твое выздоровление, мы бы что-то
определенное знали! А впрочем, еще не поздно, я могу хоть завтра ехать…
– Нет, – опуская голову, проговорил Манихин. – Нет, ты не
поедешь.
– Но почему, почему?!
– Да неужели тебе не приходит в голову, что я не хочу тебя
отпустить, потому что не могу? Не в силах даже на день с тобой расстаться,
потому что боюсь потерять? – глухо, с трудом выговорил Манихин. – До смерти
боюсь! Я понимаю, что обрек тебя на жизнь затворницы, я вижу, что измучил тебя…
но после того, как ради тебя я натворил столько глупостей и бед, я просто не
могу тебя лишиться! Ты – оправдание всего, всей моей жизни, всем моим
поступкам, добрым, злым… Если ты уйдешь, мне только и останется, что вены
вскрыть. Или опять в гараж, как в тот раз, когда Маринка меня оттуда вытащила.
Я тогда жив остался – и ужаснулся, что обрек бы себя на разлуку с тобой. Я
любил тебя всю жизнь – и век любить буду. Не покидай меня, не покидай…
