— Ясно.
Они подошли к ларьку. Илья купил две бутылки минералки. Одну вручил Насте, другую взял сам. Попивая минералку, они двинулись к смотровой площадке. С полминуты молчали. Первым молчание нарушил Илья.
— Насть, а ты правда меня помнишь? — с сомнением спросил он.
— Конечно. Когда ты приезжал, Машка повсюду тебя с собой таскала.
— Меня ей вечно навязывали, — посмеиваясь, сказал Илья. Покосился на Настю и добавил: — Представляю, как вы с Машкой меня ненавидели.
— Было дело, — согласилась Настя. — Но иногда это было даже весело.
— Точно, — иронично кивнул Илья. — Я даже знаю, когда. Например, когда я увязался с вами на Святое озеро, увяз в болоте и просидел там целый час. А вы в это время загорали в ста метрах от меня и слушали музыку в наушниках.
— В то время мы были не очень внимательными, — кивнула Настя.
— Не то слово. Особенно если учесть, что весь этот час я орал благим матом.
— А где учишься? — полюбопытствовала Настя.
— В Барнаульском меде, — ответил он. — На первом курсе. Буду врачом, как Машины родители. И как Маша.
— Тоже поедешь в Африку спасать чернокожих детишек?
Илья спокойно посмотрел на Настю и необычно серьезно проговорил:
— Если придется, то поеду. Человек обязан совершить в жизни что-то важное и значительное.
Настя хмыкнула.
— Ты прямо как моя сестра Аня. Она тоже любит поморализаторствовать.
— А ты? — поинтересовался Илья. — Ты не любишь?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Все это слишком сложно. Никто еще не доказал, что в нашем существовании есть какой-то смысл. А раз так, то кто скажет, какой поступок важен и значителен, а какой — нет?
…Они остановились у гранитных перил смотровой площадки и залюбовались расстилающейся внизу, за рекой, Москвой.
— Какая красота! — восторженно выдохнул Илья.
— Да уж, — улыбнулась Настя. — Возле этих перил Герцен и Огарев, будучи студентами, давали клятву бороться за свободу человечества. А мой отец сделал предложение матери.
— Знакомая история, — кивнул Илья. И вдруг, рассеянно улыбнувшись, продекламировал:
…Все любовался бы с Ленинских гор,
Все бы прихлебывал я
В знак уважения теплый кагор
К церкви, крестившей меня.
Здесь родилась моя мама затем,
Чтобы влюбиться в отца,
Чтобы нерусскому слову Эдем
Здесь обрусеть до конца,
Чтобы дитя их могло говорить
(Это дитя — это я),
Чтобы Москвы не могли покорить
Черные наши друзья.
— Красиво, — сказала Настя. — Чьи это стихи?
— Дениса Новикова. Он уже умер.
Они помолчали.
Илья неотрывно смотрел вдаль, на покрытый легкой дымкой огромный красивый город с золотыми маковками церквей.
— Ты часто сюда приходишь? — спросил он.
— Да нет, — ответила Настя. — По крайней мере, реже, чем хотелось бы. — Она взглянула на часы. — Слушай, Илья, ты извини, но мне пора бежать в библиотеку.
Он улыбнулся:
— Понимаю. Сам студент.
— Дорогу к метро помнишь?
— Да. Мы еще увидимся?
— Только если я тебе не надоела, — пошутила Настя.
— Ты мне не надоела, — серьезно проговорил Илья, глядя на Настю спокойно и доброжелательно.
Настя слегка смутилась под его взглядом. Слишком уж не детским он был, этот взгляд.
— Ну, пока!
Она повернулась и быстро зашагала к университетскому зданию.
11
По пути в библиотеку Настя думала о родителях и о том, что с ними случилось.
Авария была очень странной. Начать с того, что Настя находилась в машине вместе с родителями. Она отчетливо видела, как грузовик съехал со встречной полосы и ринулся на их старенькую «Мазду», которую отец купил по случаю у друга и которой страшно гордился как своей первой иномаркой.
Время словно замедлило ход. Грузовик передвигался судорожными рывками, будто с трудом преодолевал его вязкое течение. Но вот стальной бампер грузовика навис над машиной, и Настя отчаянно закричала:
— Папа, он нас раздавит!
Но замедлившееся время коснулось и самой Насти. Слова прозвучали невероятно медленно и тягуче. Отец же, вместо того чтобы крутануть руль вправо и увести машину из-под удара на пустой тротуар, повернул голову и удивленно посмотрел на дочь.
Раздался оглушительный скрежет, и перед глазами у Насти все вспыхнуло. А потом случилось нечто необыкновенное: она почувствовала резкий порыв холодного ветра, и порыв этот подхватил ее, вынес из машины и перенес на тротуар. И тут время двинулось с головокружительной быстротой. Грохот удара, всполох огня, крики людей, вопросы милиционеров и удивленный возглас пожилой докторши:
— Это удивительно! Девочка абсолютно цела!
Потом снова круговерть образов и звуков, а затем чей-то вкрадчивый голос:
— Скажи, ты правда была с родителями в машине?
— Да. Я там была.
Время снова обрело нормальное течение, и Настя увидела, как пожилой доктор отпрянул от нее, качнул головой и, повернувшись к милиционерам, сказал:
— Я, конечно, атеист, но можно сказать, что это настоящее чудо!
А потом началась жизнь без папы и мамы. Поначалу Настю хотела забрать к себе двоюродная тетка, которую она совсем не знала. Но старшая сестра Анна грудью встала на защиту Насти и объявила, что сама сможет о ней позаботиться. Потом был суд, его Настя почти не помнила. Кроме разве что того, как она с яростным криком вырвалась из холодных объятий тетки и прижалась к Анне.
Жили они с сестрой неплохо, но отсутствие мамы и папы чувствовалось всегда и во всем. Привыкнуть к тому, что их нет, было невозможно. Тем более что на стене в гостиной, на самом видном месте, всегда висела свадебная фотография родителей. На ней папа и мама были молоды и счастливы.
И живы.
Однажды, стоя на мостике через речку-овражек, Настя поссорилась со своими подругами, и одна из них в запальчивости крикнула:
— Твои родители давно сгнили в земле! И туда им и дорога!
Глаза Насти заволокло гневом. Она сжала кулаки и бросилась на теперь уже бывших подруг. Бросок был неудачный, девочка перелетела через перила моста и упала в канаву. Потом были три недели в больнице, которые Настя пролежала с загипсованной ногой.
Когда она вернулась домой, то обнаружила, что свадебная фотография родителей со стены исчезла. В тот вечер между Настей и Анной произошел серьезный разговор. Анна утверждала, что память о родителях не столько помогает, сколько мешает Насте жить. Настя же кричала в ответ, что это ее собственная жизнь и она сама способна определить, что ей мешает, а что нет.
