Острие глубже вонзилось в бок, Якушкина тихо охнула и
послушно двинулась вперед. Конечно, квартиру свою она знала и с закрытыми
глазами, а потому поняла, что ее привели в единственную комнату, вытряхнули из
куртки (шапка еще раньше упала где-то в коридоре), стянули чем-то клейким и
жестким запястья и лодыжки (наверное, скотч, как в детективах показывают!) и
усадили на диван-кровать. Острие при этом убрали, но не успела Якушкина
вздохнуть с облегчением, как на ее шею надели… петлю. Честное слово, петлю! И
петля эта довольно туго захлестнулась на горле!
– Слушай меня, – заговорил другой голос, тоже хриплый и
неестественный, но Якушкина сразу поняла, что этот голос – женский. – Мы не
грабители, так что ты за свое добро не бойся. И с тобой ничего не случится,
если ты на наши вопросы ответишь. Но если начнешь врать или твердить «не помню»
да «не знаю», мы тебя будем душить. Крикнешь – придавим накрепко. Поняла?
Существуют также и другие средства человеку язык развязать. Болезненные
средства… Утюги раскаленные на живот ставят не только в кино, ясно? Так что лучше
все сразу говори, если не хочешь новых ощущений. Не самых приятных, поверь.
– Для начала мы тебе продемонстрируем, что это такое, –
сказал другой, мужской голос. И петля на горле Якушкиной зашевелилась, как
живая. Туже сходилась, туже… Вот стало больно, вот уже нечем дышать…
И в этот миг Якушкина почувствовала, что ей стало мокро
сидеть.
– Фу, – с отвращением сказал женский голос. – Рано
пугаешься. Все еще впереди!
«Да я обмочилась со страху!» – поняла Якушкина. Говорят,
если кто вешается, он тоже мочится нечаянно. Какой стыд! Эх, тут не до стыда.
Какой страх! И какая боль!
Петля разошлась.
– Чего вам надо? – прохрипела Якушкина.
Теперь она хрипела так же, как ее мучители. Только в отличие
от них она ничуточки не притворялась!
– Ты почему теперь на «Буревестнике» работаешь? – спросила
женщина.
Якушкина даже ушам не поверила, когда это услышала.
Что?! На нее напали, ее мучить начали только ради того,
чтобы узнать, почему она ушла с «Нижегородца»? Да нет, она что-то не
расслышала, не так поняла!
– Оглохла? – сказала женщина, и петля снова зашевелилась на
горле Якушкиной.
– Нет, не надо! – взвизгнула та. – Я скажу. Меня попросили в
другую бригаду перейти. У нас происшествие неприятное случилось, в моем вагоне
человек умер. Ну и начальник поезда после этого случая со страху на пенсию
ушел, а мне в управлении сказали, что некоторые пассажиры интересуются, у какой
это проводницы мрут люди в вагоне. И если узнают, что я в составе бригады, то
ехать отказываются.
– Чушь какая, – пробормотала женщина.
Якушкина была согласна, что это чушь. Мало ли какие
разговоры ходили вокруг того случая! Некоторые даже уверяли, что это убийство,
но ведь официально никто об этом не заявлял! А даже если и убийство,
Якушкина-то тут при чем?
– Чушь, – повторила женщина. – И даже не думай, что я в это
поверю. Ты сама ушла… Хорошо, что ты сама заговорила о том происшествии, потому
что мы как раз о нем хотим кое-что разузнать. У того человека, который тогда
умер, была одна вещь. Очень ценная. Она пропала. Мы думаем, что это ты ее
взяла. Украла у мертвого, мародерша поганая. Отдай ее, тогда останешься жива и
мы тебя пытать не будем.
Якушкиной казалось, будто все это происходит не с ней. Эти
жуткие слова не ей говорятся, и не ее шею захлестывает петля, которая снова
зашевелилась и начала теснить горло. И в то же мгновение весь воздух в мире
исчез. Якушкина забилась, замолотила ногами в пол, заколотила руками по
коленям.
Петля ослабела. Якушкина с мучительным стоном втянула в себя
воздух и закашлялась.
– Напрасно ты так дергаешься, – сказала женщина. – Сломаешь
себе шею, сама себя убьешь. Лучше тихо сиди.
«Ах ты тварь поганая! Вот тебе на шею петлю да сдавить, то
посмотрела бы я, как бы ты тихо сидела!»
Мечтать, говорят, не вредно…
– Ну, где эта вещь? – спросила женщина.
– Какая вещь? – прохрипела Якушкина, и тут время ее живого,
вольного дыхания истекло, и горло снова стиснулось петлей. Перед глазами
разноцветно замельтешило.
«Они меня не задушат, нет! – вяло обозначилась мысль. – Я им
нужна. Они хотят что-то узнать… Что? Я ничего не знаю! Я не понимаю, что им от
меня нужно!»
Опять настала жизнь, и сквозь звон в ушах до Якушкиной
долетел все тот же ненавистный хриплый голос:
– Слушаю тебя внимательно. Где это?
Якушкина дышала и никак не могла надышаться. Наконец-то
кое-как удалось прокашляться, прохрипеться и справиться с голосом:
– Да вы толком скажите, чего вам нужно?
– Ах вон что… – протянула женщина. – Толком тебе сказать?
Видно, ты в тот день много чего награбила. Тогда давай, про все рассказывай.
И снова боль, и нет воздуха, и чьи-то огромные мрачные
глаза… нет, не глаза, а провалы, пустые глазницы черепа вдруг оказались прямо
перед Якушкиной, а из оскала рта вырвались слова: «Ну вот и я, твоя Сме-ерть!»
Потом Смерть размахнулась и костяшками пальцев больно ударила Якушкину по щеке,
раз-другой…
С трудом вернулось сознание. Якушкина поняла, что теперь не
сидит, а лежит, а кругом слышался какой-то странный шум. Ну, понятно, в голове
у нее шумит, это само собой, а еще кто-то ходит мимо, туда-сюда, и что-то
бросает на пол, и что-то шуршит…
«Они ищут! – дошло до Якушкиной в каком-то просветлении. –
Они ищут это… а я даже не знаю, чего ищут! У меня этого нет! И я не знаю, куда
оно девалось!»
И вдруг Якушкину осенило.
– Ой, погодите… – выдавила она. – Погодите, ради Христа!
Господом Богом клянусь, ничего не брала! Может, кто другой забрал? Тот,
Илларионов…
Мигом воцарилась тишина, и даже шум в ушах Якушкиной утих, и
она услышала не хриплый, а нормальный женский голос:
– Кто это – Илларионов?
Тотчас кто-то схватил Якушкину за плечи и посадил, но она
снова начала заваливаться, и тогда ее подперли двумя подушками с боков. Голова
у нее падала, и тогда петля снова сходилась туго, но не больно, однако Якушкина
понимала, что ее в любую секунду могут начать душить опять, и старалась держать
голову ровно. А еще она старалась говорить как можно убедительней, чтобы ей
поверили и оставили ее в покое. Потому что она говорила правду, правду, правду!
