Они брели по задворкам, где очутились незаметно для себя. Только что вроде подымались из-за стола и плелись через зал к еле видимой сквозь табачный дым двери, а сейчас как-то сразу оказались на улице, которую улицей-то назвать было нельзя, в слякотном каком-то переулке без дорожного покрытия.
— Во мы дали, — Жёлудь старательно дышал полной грудью, свежий воздух помогал осознавать себя. — Слушай, Ранний, тебе не рано лавку открывать? Ты вроде хотел в дружину идти, да и твой стартовый капитал в чужих карманах по большой дороге ездит.
— Я в дружину пойду! — Михан замычал как обиженный бычок. — Послужу светлейшему князю, оженюсь, — похоже, эта мысль крепко засела у него в голове. — Денег награблю, остепенюсь, дом, детишки, пороть буду. Стукнет мне лет сорок, тогда я со службы уволюсь и открою винный подвал. А может у грека какого отожму! — пришла ему в голову бодрящая мысль.
— Вдруг не срастётся? — едко спросил Жёлудь. — Никакая баба не пойдёт за такого засранца. Деньги ты всадишь в азартные игры, потому что куража у тебя через край, а предприимчивостью отцовской ты отродясь не блистал. Наживёшь к сорока годам, как Сверчок, десяток рубленых ран и елду на гайтан.
— Тогда и не жить мне! — топнул Михан и скрипнул до боли зубами.
— Сам себе выбрал, Ранний, — утвердил приговор судьбы Жёлудь с характерным эльфийским прононсом.
Прозвучало так, словно высказался сам председатель Садоводства меряющийся величиной Хирша доктор физико-математических наук Актимэль, чья клубника самая крупная. Михан кивнул, сурово и серьёзно.
Переулок вывел друзей к тупику. У забора мочился мужик, опершись рукой о доски и не обращая ни на что внимания. Михан подкрался и хлопнул его ладонями по ушам. Мужик вскрикнул и упал лицом вниз в мочевую лужу.
— Такъ! — утвердительно сказал Михан.
— Во ты злыдень, — вздохнул молодой лучник, который в этот вечер никому не желал плохого.
— Нефиг ссать. Темнота друг молодёжи, в темноте не видно рожи, — объяснил сын мясника и плотоядно оскалился.
— Пошли в китайский квартал, — потянул Жёлудь. — Мы по ночным бабочкам загулять хотели.
— По красавицам, — настаивал на своём стажёр, беспомощно озираясь, с трёх сторон были стены. — Куда отсюда идти? Веди, ты у нас Иван Сусанин.
— Как мы вообще здесь оказались? — улица Куликова виднелась далеко позади, их обступали дома, в окнах теплился свет лучин, свечек и ярких сорокалинейных ламп в редких богатых квартирах.
— Коня зашли привязать, вот зачем, — Михан распустил мотню и облегчился на мужика, который поскуливал, держась за голову. Мужик вяло заворочался и попытался грести, приподнимая голову на манер пловца кролем. — Что встал, дурень, присоединяйся, утопим эту зассыху.
Жёлудь чувствовал, как улетучивается настроение быковать, а хочется посидеть в приятной компании, желательно, женской.
Вместо приятной женской компании получилась неприятная мужская.
— Что творите, изверги?
Выкатившаяся из подъезда троица молодых ребят была настроена пресекать творящиеся на улице безобразия. «Томная ночь» приучила пацанов блюсти нравственность у себя под окнами, красить скамеечки и вести здоровый образ жизни хотя бы из соображений подросткового нигилизма и подкреплённого юношеским максимализмом чувства противоречия к несовершенному миру взрослых. Им стукнуло годов по шестнадцати, но они были дерзкими, трезвыми и вышли не с пустыми руками. Один держал крепкое полено толщиной пальца три, второй помахивал топорищем для большого плотницкого топора, у последнего вокруг ладони был перехлёстнут ремень с литой медной бляхой.
— За что мужика прессуете?
— С какого района?
Пацаны нацелились на гламурного хлыща с кудрями, в куртке без рукава, который стоял ближе. Все вопросы сыпались на него, но они не требовали ответа, а служили для разогрева перед дракой.
— Во попали, — прокряхтел Михан, застёгивая ширинку.
Тон его показался Жёлудю гласом довольного человека, долго выпрашивавшего у товарища Судьбы милостыню и за свои потуги вознаграждённого.
«Пьяный не справлюсь, — испытывая глубочайшее сожаление, Жёлудь потянул из-под полы рукоять трофейного ножа, чернёный клинок легко покинул ножны и остался в темноте неприметным. — Буду только резать. Пущу кровь, с неё образумятся».
— Чё молчишь?
— Приссал?
— Москвичи?
Покачиваясь, рядом встал Михан.
— Готов?
— Я не отступлюсь, ты не обделайся.
— Тогда и не жить мне!
Если пацаны и почуяли запах жареного, дать в тормоза не успели. Михан подпрыгнул и впаял обеими ногами в грудь парню с поленом, как учил Скворец. Драться пьяный стажёр вздумал по приёмам ратоборцев, чтобы опробовать в условиях, приближённых к боевым. Пацаны не ждали столь наглой атаки и спутали начинания. Они даже не загасили упавшего после атаки Михана.
Вино приструнило ноги. Жёлудь не рыпнулся, когда топорище врезалось в предплечье, а только прикрылся согнутой рукой. В глазах помутилось от боли. Жёлудь шатнулся, но устоял. Пацан не зверствовал, в голову не метил, а снова ударил в то же место близь плеча. Он привык дуплить пьяных и ведал, как с пары ударов посадить человека, не причинив существенного вреда. Жёлудь вытерпел. Колени ослабли. Захотелось плюхнуться и передохнуть. Качнулся вперёд.
В тот же миг остриё ножа чиркнуло мальчишке по горлу.
Пацан замахнулся топорищем, но почувствовал боль, отпрянул. Провёл рукой по шее, захрипел, поднёс руку к глазам. Ладонь была в крови, с перепугу показалось, что на вдохе в рану входит холодный воздух. Пацан истошно заорал, бросил топорище, закашлялся и бросился в дом.
Жёлудь улыбнулся и шагнул к свалке.
Парня с ремнём Михан одолел, пригнувшись и бросившись в атаку. Ударил головой в пузо, поймал согнувшегося противника в захват, приподнял и швырнул об землю. Топнул по рёбрам литой подошвой берца. Подпрыгнул и обрушился обеими ногами на живот. Пацан скрючился и заскулил. Потирая спину, куда несильно прилетела бляха, стажёр развернулся к юноше с поленом, вскочившему на ноги.
— Куд-да?! — размахнувшись кулаком, Михан от всей души пробил пацанчику фанеру. Ревнитель уличного порядка скукожился, задохал, закрёхал и не смог ответить на этот простой вопрос.
Потирая плечо костяшками пальцев, сжимающих нож, приблизился Жёлудь, пьяно и зверски улыбаясь.
— Давай валить отсюда. Темнота вещь хорошая, но резаный щас тревогу поднимет.
Зашагали быстро прочь из тупика.
— Человек человеку драйв, — Михан встряхнулся.
— И не говори.
— Ты бы нож убрал.
— Спецом руку отсушить хотел, гнида, — молодой лучник пристроил клинок в ножнах и снова принялся массировать ушиб. — Прикинь, топорищем бил.
