– А в подвале смотрели? – спросил Мэллори.
Прямо возле кухни была деревянная дверь с облупившейся краской. Я толкнул ее и нащупал выключатель.
Внизу зажглась лампочка.
Я осторожно спустился по короткой лестнице. В подвале пахло сыростью и пылью, потолок был таким низким, что приходилось сутулиться.
– Что там? – спросил за спиной Мэллори.
Подвал завалили мусором. Груда битых кирпичей и кусков цемента поднималась почти до потолка.
– Откуда это здесь? – удивился я.
– Похоже, кто-то хотел устроить здесь жилое помещение, и нужно было выполнить требования пожарной безопасности. А потом пузырь недвижимости лопнул, мечта не сбылась.
Старший инспектор вгляделся в сумрак.
– Простите. – Он осторожно протиснулся мимо меня. – Похоже, там что-то есть.
– Чисто, – крикнул кто-то наверху.
Волной прокатился облегченный смех. Отсюда казалось, он звучит очень далеко.
Мэллори прошел в глубину подвала. Я вздрогнул, заметив, что на кучах строительного мусора копошится что-то маленькое, живое. По ржавой раме детского велосипеда скользнул крысиный хвост.
– Тут дверь.
Мэллори вытащил из кармана фонарик, и тусклую желтую мглу разрезал белый луч. Мы с Билли Грином подошли ближе к инспектору. Тот попробовал открыть дверь. Она была заперта.
И вдруг свет погас. Кто-то вырубил в доме электричество. Сверху послышались возмущенные голоса.
Мэллори взял какой-то нож и стал водить им между дверью и косяком. Я держал фонарик. Старший инспектор двигал лезвие то влево, то вправо, пока язычок замка не вышел из углубления. Послышался треск дерева, дверь открылась.
Путь нам преградили металлические прутья. Откуда-то из глубины долетал женский голос:
– Помогите! Помогите! Помогите!
Во тьме гремела железная решетка.
– Слышите? – спросил Мэллори.
– Да.
Мы перешли на шепот. Старший инспектор просунул руку между прутьями – рядом на гвозде висела связка ключей. Вскоре он открыл решетку.
– Чувствуете запах?
– Да, сэр.
Воняло дерьмом и бензином.
– Осторожнее, – сказал инспектор и двинулся вперед.
Крики Скарлет Буш стали громче. Проход расширился, и мы ускорили шаг. Впереди шел Мэллори, за ним – я, следом – Билли Грин. Старший инспектор вдруг споткнулся, но я успел схватить его за пиджак.
Мы замерли на краю ямы метра два глубиной. На дне стояла Скарлет Буш, прикрывая глаза от яркого света фонарика. Журналистка была голой, ее облили бензином. Похоже, тут собрались сделать шашлык из человечины.
Вдруг в темноте вспыхнул факел. Прежде чем он упал в яму, я успел заметить на другом краю мужчину. Билли Грин прыгнул вниз, к Скарлет, и в тот же миг пламя с отвратительным хлопком взорвалось.
Мощный длинноволосый коротышка, похожий на обезьяну, ударил меня в грудь с такой силой, что я задохнулся, отлетел и рухнул на какой-то стол, который развалился под моим весом.
Спину пронзила боль, я врезался затылком в стену. Прижав к груди руку, я нащупал дыру в рубашке и вдруг понял, что меня ударили не кулаком, а ножом. Я потрогал вмятину в кевларовом жилете. Он спас мне жизнь.
От боли в затылке тошнило, голова кружилась. То, что происходило вокруг, я воспринимал урывками. Крики из ямы – теперь мужские. Грин снял куртку и, как безумный, хлещет ею по языкам пламени. Скарлет Буш с круглыми от ужаса глазами выбирается наверх. На стенах пляшут отсветы огня, превращая нас в тени.
И коротышка – Мясник – бьет Мэллори в грудь, в плечо, в висок.
Старший инспектор упал, очки слетели. Теперь он был похож не на старого викинга, а на растерянного, беззащитного человека.
Мясник бросился вон из своего потайного логова. Проскочил мимо нас.
Он хотел уйти безнаказанным. Однако в подвале его ждала Уайтстоун. От ее удара голову Боба развернуло чуть ли не на сто восемьдесят градусов. Миниатюрная женщина уселась ему на спину и заковала в наручники. Вцепившись Мяснику в волосы, она стала зачитывать права, отбивая знаки препинания его собственным лицом.
– Вы арестованы.
Бах.
– Отвечать на вопросы вы не обязаны.
Бах.
Мне вспомнилась фраза студенческих времен: официальное задержание всегда сопровождается физическим ограничением свободы. Уайтстоун с этим прекрасно справилась.
– Однако если вы умолчите о чем-либо, на что сошлетесь позже в суде, это может повредить интересам вашей защиты.
Бах.
– Все, что вы скажете, будет приобщено к свидетельским показаниям.
Бах. Бах. Бах.
Мясник запросил пощады.
Кто-то крикнул: «Мэллори!» Вспыхнул электрический свет, и я отключился.
Двадцать шесть
В чувство меня привела невыносимая боль.
Начиналась она внизу ребер, затем ползла к позвоночнику, встречаясь со старой, давно обжившейся там болью. В щелку между шторами хлынул яркий свет зимнего солнца, подсказав мне, что я был без сознания не больше пары часов.
Я застонал и поднялся.
Оказалось, меня переодели в больничный халатик, который открывает твою задницу на обозрение всему миру. Пришлось его сорвать. В маленькой палате стоял шкаф, а в нем нашлась моя одежда. Я сел на койку, пытаясь надеть носки, и тут вошла медсестра. В больницах есть такие властные пышногрудые матроны, которые привыкли, что им все повинуются. Эта была с Ямайки.
– Как наш парень? – спросил я, вспомнив, как Билли Грин тушил огонь голыми руками.
При мысли об этом по коже побежали мурашки. Стоило мне заговорить, и в затылке запульсировала свинцовая тяжесть. Я потрогал голову, ожидая, что она перебинтована или в крови. Ничего подобного. Только болезненный ушиб.
– Немедленно в постель, – велела сестра.
Спина не гнулась, и надеть носки я так и не смог. Отшвырнул их, сунул голые ноги в ботинки, встал.
– Что с нашим парнем?
Женщина рассердилась:
– Думаете, у меня есть время на уговоры? У вас, возможно, сотрясение мозга. Мы должны провести обследование. Позвать врача? Вы этого добиваетесь?
Когда она привела врача, я уже полностью оделся, не считая носков. Доктор, молодой индиец, не стал со мной спорить. Слишком был занят, а может, по опыту знал, что это бесполезно. Тем не менее он явно думал, что я поступаю глупо.
– Я вас не отпускаю. Уходите на свой страх и риск. Понятно?
– Вполне. Где наш парень?
– В интенсивной терапии, на последнем этаже. Я провожу.
