Я протянул ей конверт из плотной коричневой бумаги:
– Ваша кассета. Я приходил ее вернуть.
Наташа сжала губы, взяла конверт, но за столик так и не села. Делать этого она теперь и не собиралась. Только не после того, как я вручил ей запись старого матча.
– Я хотел сказать, что вы были правы, а я ошибся. Насчет того, где ваш покойный муж потерял глаз. Я вел себя грубо. Простите. – Я пожал плечами. – Вот и все.
– И что вы думали? Вернете мне кассету, извинитесь, а я приглашу вас домой, и мы займемся безумным сексом?
– Хм. Такая мысль приходила мне в голову.
Наташа покачала головой.
– Мы упустили момент, – сказала она, и я с удивлением обнаружил, что меня это огорчает.
– Вы уверены?
– Да. Иногда людям выпадает шанс, и они его теряют. Несовпадение.
– Это как опоздать на самолет?
– Именно.
Мобильник, лежавший передо мной на столе, начал вибрировать. «Звонок от Рен», – высветилось на экране.
Наташа фыркнула.
– Мы даже не знаем друг друга.
– Я вас знаю, – сказал я. – Вы одна из тех тусовщиц с добрым сердцем, которые хотят семью, но выбирают неправильного парня, и все к чертям разваливается. Вы видите, что стали жестче и циничнее, и вам это не нравится, потому что вы ждали совсем другого. Остановите меня, если я угадал.
Телефон продолжал вибрировать.
– Так оно и есть, – ответила Наташа. – Но вы-то что за человек? Один из тех, кто отворачивается от женщины, чтобы взглянуть на свой телефон? В мире полно таких. И это совсем не то, что мне нужно.
– Нет. Я не такой. Терпеть не могу, когда ведут себя так. – Звонок от Рен. Звонок от Рен. – Хотя мне просто необходимо ответить.
– Ну, конечно же.
Длинноногая Наташа подхватила свою собачку и ушла. Не оборачиваясь, махнула мне рукой на прощанье.
Я взял трубку.
– Позвонил адвокат Хана, – сказала Эди. – Салман к нам не приедет.
– А когда, если не сегодня?
– Никогда, – вздохнула она.
* * *
Прекрасный дом Салмана Хана полыхал почти всю ночь, и улица пропахла гарью и смертью. Тело увезли до того, как я приехал.
Вместо дома на зеленой Сент-Джонс-Вуд-авеню теперь чернел промокший дымящийся остов. Развалина за пять миллионов фунтов.
В какой-то момент огромный костер рухнул внутрь, и среди обломков виднелось то, что когда-то было подземным бассейном.
Мы с Гейном и офицером пожарной службы Майком Труманом стояли между двумя машинами, глядя, как сквозь завалы пробираются спасатели. Гейн делал заметки, полицейские сдерживали небольшую толпу зевак, снимавших все на мобильники.
– Мы обнаружили следы горючей жидкости, – сказал Труман. – Какой-то продукт перегонки нефти вроде дизельного топлива или бензина. Возможно, они остались от детского мотоцикла, что стоял у лестницы.
– Пожар начался там? – уточнил Гейн.
Труман кивнул:
– Похоже.
– Как погиб Хан? – спросил я.
– Хотите знать, сгорел он или задохнулся? – предположил Труман.
Гейн посмотрел на меня.
– Нет, – сказал он. – Вулф спрашивает, осталась ли целой глотка.
* * *
Я еще никогда не видел сгоревшего человека. Не видел, как смерть от огня покрывает тело черной субстанцией, будто вышедшей из недр земли. Никогда не испытывал двойного потрясения – от вида того, что забирает огонь и что он оставляет после себя.
Плоть превратилась в нечто, похожее на бугристое черное пальто. Я смотрел на грудную клетку, зубы и тонкие кости рук. Пальцы полностью обгорели, стали длинными, тонкими, как у пианиста.
Огонь забрал все, оставив лишь тень невообразимой боли. Рот был открыт, мужчина словно кричал в агонии. Умирая, он прижал длинные, изящные руки к сердцу и гениталиям, точно старался защитить их в последний миг жизни.
Мы с Уайтстоун стояли в комнате Центра судебно-медицинской экспертизы и смотрели на монитор. В соседнем помещении Эльза Ольсен исследовала обугленные останки Салмана Хана.
– Видели фотографии из Помпей? – задумчиво сказала Уайтстоун. – Такое впечатление, что люди кричат. И будут кричать целую вечность.
– Он хотел приехать, – сказал я. – Собирался дать показания.
Уайтстоун взглянула на меня и покачала головой.
– Мистер Хан согласился на допрос в присутствии своего адвоката. Вот и все.
– Но как он погиб?
Она раздраженно махнула в сторону экрана:
– А вы как думаете? Сгорел.
Я распахнул дверь и вошел в комнату. Эльза подняла глаза. Перед ней на столе из нержавеющей стали лежал обгоревший труп.
– Халат и шапочку, Вулф. Вы знаете правила.
– Как он погиб, Эльза?
Уайтстоун влетела следом.
– Как, Эльза? – повторил я. – Ему перерезали горло?
– Детектив, – спокойно сказала Уайтстоун. – Выйдите.
Я не слушал:
– Эльза? У вас двадцать лет опыта. Вы работаете в центре, оснащенном по последнему слову техники. Тут оборудование на миллион фунтов. Вы обязаны знать, как погиб Хан.
Уайтстоун схватила меня за плечо и развернула к себе. Никогда не понимал, откуда у хрупкой женщины такая сила. В ней бушевал гнев, и на секунду она показала его мне.
– Думаете, кто-то перерезал ему сонные артерии кинжалом коммандос, а потом спалил дом? И наш убийца до сих пор на свободе?
– Именно.
Уайтстоун кивнула на почерневший труп:
– Но зачем? Вы посмотрите на него, Вулф. Зачем кому-то еще и резать бедняге глотку?
– Убийца не стал бы его сжигать, – сказал я. – Не тот почерк.
– Какой мотив? Я видела отчет стажера Эди Рен. Говорила с Гейном и Труманом. Богач, заядлый курильщик, напивается и роняет сигарету возле емкости с горючим. И вот вам – копченый Хан. Почему это вас удивляет?
– Знаете, что такое окисление, Макс? – ласково спросила Эльза. – Это и есть огонь. Реакция начинается, когда горючее вещество контактирует с кислородом, в результате выделяются тепло и свет. Вот что делает пламя живым и смертоносным существом. – Она взглянула на обгорелый кусок мяса на металлическом столе. – Никаких признаков, что ему перерезали горло, нет. Потому что огонь уничтожает все.
* * *
Высоко в небе плыл звон Биг-Бена. У входа в Вестминстерский дворец я показал удостоверение и, держа его в руке, прошел через турникеты. Миновал офицеров с винтовками Хеклера – Коха, затем меня обыскали и наконец пропустили в холл.
