– Это все, мистер Джонс?
«Только посмотрите на эту фигуру», – думал директор Джонс.
– Полагаю, что все, миссис Шмидт. Должно быть, произошло недоразумение. Спасибо за то, что пришли.
Оказавшись в коридоре, Николас поцеловал мать на прощание:
– Увидимся после школы. Рад, что вся эта чушь закончилась.
– Угу. Увидимся после школы. Да, Ники!
– Что, ма?
– Не забудь принести другую карту памяти.
– Какую?
– Ту, на которой остались снимки ответов на контрольную, милый.
Николас смотрел вслед шедшей к двери матери. Она пыталась держаться, но он видел, как ее плечи трясутся от смеха. В этот момент он любил ее так сильно, что, казалось, вот-вот взорвется от этой любви.
Ведя машину по знакомым улицам городка, Трейси продолжала смеяться. Пусть Ники похож на нее, но характером удался в отца. Обаятельный, красивый, забавный и… иногда лживый, совсем как отец. Николас Шмидт во всем походил на Джефа. И некоторые его проделки были воистину возмутительны. Трейси часто приходилось неодобрительно качать головой. В конце концов, она была его матерью и перебралась в Колорадо лишь для того, чтобы Николас вырос и вел не такую жизнь, как его родители. Лучшую, более счастливую, честную жизнь. Николас не должен узнать правду о ее прошлом. Трейси не могла не любить сына, несмотря на его проделки.
«Нужно только умело его направлять, вот и все. Сделать так, чтобы он тратил свои силы на добро».
Когда Николасу было три года, он выманил у маленькой девочки в детском саду деньги, данные родителями на ленч на пять дней. К пятнице родители девочки догадались о неладном (бедняжка приходила домой ужасно голодная), и вся печальная история выплыла на свет божий.
– Как тебе удалось заставить ее отдать деньги? – мягко спросила Трейси у сына.
– Сказал, что куплю ей Бини Беби
[3]
. Особенного, какого могу раздобыть только я.
– Понятно. Но почему ты это сделал, милый?
Николас ответил взглядом, говорившим: «Это какая-то уловка?»
– Почему ты сказал Норе, будто купишь что-то для нее, если это неправда? – настаивала Трейси.
– Чтобы получить деньги. – Николас удивился. Ему казалось, что сегодня мать не слишком хорошо соображает и не хочет включиться в игру. Может, она мало спала?
– Но это нечестно, солнышко, – терпеливо сказала Трейси. – Неужели не видишь? Это деньги Норы.
– Уже не ее, – расплылся в улыбке Николас. – И к тому же она злая.
– Правда?
– Очень злая. Она назвала Джулза жирнюгой и сказала, что его ленч пахнет дерьмом. Правда, от него немного пахло дерьмом, – задумчиво добавил он. – Но Джулз заплакал после ее слов.
Что же, это меняло дело.
К сожалению, директор детского сада «Саншайн смайл» так не думала. Следующий год Николас провел дома за рисованием.
Однако не все эскапады Николаса были столь альтруистичны.
Уже в начальной школе он вынул в классе из клетки мышей Ваниль и Шоколад и спрятал их в сумочке учительницы, чтобы посмотреть, «что выйдет». Вышло так, что несчастная мисс Родерик едва не разбила свой седан на покрытом льдом участке шоссе и ее вопли были слышны даже в Боулдере.
В прошлом году семилетний Николас пропустил школу, чтобы поехать на хоккейный матч. Заметив на стадионе большую компанию, где было не менее шести ребятишек, Николас затесался между ними и успешно проскользнул через турникеты. Матч был почти окончен к тому времени, как охранник заметил, что ребенок один, и позвонил властям.
– Ты знаешь, как все тревожились? – сердясь, спросила его потом едва не рехнувшаяся от тревоги Трейси. – Школа вызвала полицию. Они решили, что тебя похитили! И я тоже!
– Потому что я пошел на хоккей? Это несколько мелодраматично, не находишь?
– Ты должен был находиться в школе! – завопила Трейси.
– Но хоккей очень познавателен.
– Каким это образом?
– Он часть школьного расписания.
– Да, если играешь, а не наблюдаешь со стороны. А ты прогуливаешь уроки, – раздраженно заметила Трейси. – Но не в этом дело. Дело в том, что ты один пошел в город! Тебе только семь лет!
– Знаю. – Николас мило улыбнулся. – Знаешь, какой наш девиз на этой неделе? «Инициатива». Не думаешь, что для своего возраста я достаточно инициативен?
Воспитывать Ники приходилось круглосуточно. Чем старше он становился, тем больше эта работа походила на старания свести к минимуму негативные последствия его выходок, а ведь ему только восемь! Но в сыне заключалась вся жизнь Трейси, и она не сменила бы эту работу ни на что на свете. Николас был ее миром, центром ее существования. Ее луной, звездами и солнцем. И она знала, что была для сына тем же самым.
Ирония заключалась в том, что ребенок сделал то, о чем говорил когда-то Джеф: заполнил пустоту, оставленную прежней жизнью. И помог Трейси справиться со своей любовью. Шрамы, оставленные супружеской жизнью и Джефом, окончательно так и не зажили. Но через девять лет немного поблекли, как остальной миллион шрамов на ее жизни, оставленных смертью матери, ужасами тюрьмы, старыми друзьями, которых она была вынуждена терять по пути.
И сейчас она считала, что жизнь хороша.
Трейси свернула на извилистую горную дорогу, ведущую к ее ранчо. Стоял апрель, и хотя кое-где еще лежал снег, таяние уже началось. Приближался сезон грязи, как называлась в этих местах поздняя весна. Но Трейси было все равно. Она любила горы во всех обличьях.
Она была счастлива оставаться миссис Трейси Шмидт. Теперь ее роль превратилась в реальность.
Этому ее научил Гюнтер Хартог: для того чтобы не провалить операцию, нужно полностью перевоплотиться в ту личность, которую выбрала.
– Недостаточно назваться графиней, нужно поверить, что ты этот человек, и стать им. Очень немногие люди способны на такое, Трейси. Но ты одна из них.
Дорогой Гюнтер. Как ей его недостает!
Мать награждала ее подобным же комплиментом, когда Трейси была девочкой, хотя совершенно по другим причинам.
«Честное слово, дочь, – повторяла Дорис, – иногда я тебя не узнаю. Ты вобрала в себя все оттенки ветра».
Быть хамелеоном – и благословение, и проклятие. Но Трейси была за это благодарна судьбе. Без этой способности она никогда бы не прижилась здесь, в Стимбоуте, в безопасном и спокойном мире вместе с любимым сыном.
Наконец-то она была дома.
Трейси убирала вымытую после ужина посуду, когда в дверь постучал Блейк Картер.
– Блейк! Что вы здесь делаете? Уже почти одиннадцать.
