В его умных глазах действительно отражается мудрость человека на десятки лет старше. Игру воображения, конечно, никто не отменял, но я всерьез задумываюсь над уверенностью в том, за что недавно ратовала.
− Э-э… интуиция мне подсказывает, что в Корпорации вы трудитесь на руководящей должности, − технично избегаю я дальнейшего развития щекотливой темы.
− Моя дорогая, проницательности вам не занимать, − его искренность превосходит все возможные пределы. − Перед вами доктор биологических наук. Всю свою сознательную жизнь я занимаюсь вирусологией. На сегодня являюсь одним из акционеров Корпорации. Мой комплекс лабораторий − Зона № 1 − располагается в Подмосковье. Что до вас? Слышал, вы мечтаете стать хирургом.
− «Медицина поистине есть самое благородное из всех искусств», − скромно цитирую я Гиппократа. − Мои мозги не рассчитаны на научные открытия.
Наше общение прерывает звон бокалов в основном зале − заводной цыганский ансамбль завершил выступление. Разделяя общество других гостей, мы перебираемся к бассейну для финальной части празднества. Гавриил Германович снова напускает на себя непреклонный отсутствующий вид, но, что самое поразительное, в своей отчужденности он умудряется выглядеть необычайно органичным.
− Какая удивительная сегодня луна, − зачарованно вглядываюсь я в багровые лунки кратеров на огненно-рыжем диске. − Я обожаю полнолуние. А вы?
− Раз вы любите полнолуние, значит, оно в честь вашего дня, − с видом знатока отвечает он. − Небо чтит его.
− Не знала, что мне оказана такая честь.
− Скоро узнаете, уверяю вас, − в его наступательной интонации заложена угроза или даже приговор, но точно не комплимент.
− А, ясно, − благодарственно киваю я, пальцами вцепляюсь в дужку очков.
«Доктор Гробовой, случайно, не клиент Финкельштейна − моего мозгоправа?»
− Не обижайтесь, моя дорогая, просто прекрасную половину человечества возбуждает всякая мистика, гадания там… гороскопы и прочая ерунда, − возвращается он к тону утратившего вкус к жизни прожженного повесы. − У мужчин аналитический склад ума.
− «Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного», − подзадориваю я его и нарочно меняю тактику: − Не возьмусь спорить с Овидием и говорить за всех ныне живущих женщин, но лично я − реалист. Меня не возбуждают перечисленные вами пункты.
Какое-то время Гавриил Германович задумчиво изучает меня.
− «Женщина − человеческое существо, которое одевается, болтает и раздевается». Быть может, Вольтер ошибся. Вы удивили меня, моя дорогая.
На моем лице наверняка отражаются сложные мыслительные усилия − я тщетно пытаюсь разобраться в замысловатом комплименте или что это было?.. Возвращает мне возможность мыслить здраво проплывающая мимо нас грудастая блонда, выражающая всем своим видом, как будто на лбу у нее бегущая строка: «Я даже болтать не буду, красавчик, а сразу сделаю все, что захочешь!»
− Мне кажется, вы остаетесь солидарны с Вольтером?
− Привычка − вторая натура, − твердо заверяет меня Гавриил Германович, со скучающим видом рассматривая дружно поднимающихся на сцену исполнителей новой музыкальной группы.
− Позвольте вам напомнить насчет привычек. Дурная привычка может опорочить даже добродетель.
− Добродетель… − монотонно протягивает он, как будто слышит незнакомое ему слово. − Увы, меня не заботит добродетель.
− Вы отвергаете добродетель?
− Моя дорогая, должен сознаться, что я не имею привычки лгать. Мой ответ вас разочарует. Оставим тему.
− Вы бежите впереди паровоза.
Гавриил Германович пронзает меня предупреждающим взглядом, но направлено его предупреждение скорее на что-то другое.
− За эту нескончаемую дерзость вас стоит распять и высечь. Будьте благоразумны, госпожа Воронцова. Не искушайте меня более.
«Зверь!»
− Я настаиваю на ответе.
Он досадливо цокает языком в лучших традициях деспотичного учителя, ему только указки не хватает.
− Я не гонюсь за романтикой. Не в моих правилах заботиться о добродетели партнерш, которых я трахаю.
Демон гордости вселился в голову доктора Гробового. Голос разума свято умоляет меня не кусать больше, чем я смогу проглотить, но демоны-во-все-тяжкие затыкают оппоненту рот.
− Что еще есть в ваших правилах, разрешите узнать?
Упрямо воззрившись на Гавриила Германовича в ожидании ответа, я с удвоенной силой впиваюсь ногтями в пораженную кожу ладони, взявшую на себя обязательство груши для битья.
− Столь юному созданию слушать о моих правилах не стоит.
− Ах вот как… − широко приоткрываю я рот в обиде. − Я выросла, к вашему сведению, и настаиваю, чтобы вы перестали кормить меня загадками и поведали о ваших взрослых правилах.
Гавриил Германович не обделяет вниманием мой подвижный рот:
− Моя радость, мне до невозможности хочется покормить вас из ложки, но не обсуждать мои правила. Ни к чему хорошему это не приведет.
− Боитесь рискнуть? − бросаю я, словно вызов.
Гавриил Германович коварно улыбается, обнажая ряд ровных жемчужно-белых зубов. От его соблазнительной улыбки у меня перехватывает дыхание.
− Вы играете с огнем, госпожа Воронцова.
− Покорность не мой конек.
− Быть может, у вас тоже есть правила?
− Д-да… − мой голос слегка дрожит, саму меня бросает в жар. − Это… заповедь.
− Воистину занимательно, − он смотрит на меня с неподдельной заинтересованностью.
Я набираю побольше воздуха в легкие и со всей уверенностью преподношу:
− Современная девушка должна подчиняться власти секса, а не сексу власти.
Зрачки в глазах Гавриила Германовича расширяются. Он еще долго не моргая глядит на меня, но прочесть что-либо в глубокой синеве его глаз невозможно.
− Признаться, госпожа Воронцова, ваша откровенность меня потрясла.
«Признаться, не одного вас!» − корю я себя, дернуло же меня за язык.
А между тем потемневший взор Гавриила Германовича начинает беззастенчиво блуждать по моему телу, как будто перед ним представили долгожданное лакомство.
− Воистину занятная заповедь, − подчеркивает он хриплым сексуальным голосом и с гастрономическим аппетитом облизывается − словно его губы запачканы любимым десертом.
