Сначала Джин-Луиза решила, что рассудка лишился Герберт Джемсон. Герберт Джемсон состоял в должности регента Мейкомбской Методистской церкви с незапамятных времен. Он был рослый, добродушный, обладал мягким баритоном, легко управлял хористами, которым не давал стать солистами, и помнил наизусть любимые гимны всех школьных инспекторов округа и штата. В многообразии церковных войн, которые были неотъемлемой частью мейкомбского методизма, на Герберта можно было положиться: он не терял выдержки, сохранял здравый смысл и умел примирять самых пещерных членов общины с местными младотурками. Тридцать лет верой и правдой служил он церкви, отдавая ей свой досуг, и церковь в признание заслуг наградила регента поездкой в методистский музыкальный лагерь в Южной Каролине.
Вторым побуждением Джин-Луизы было возложить ответственность на пресвитера. Тот был молод, звался мистер Скотт, и доктор Финч говорил, что ни один из знакомых ему мужчин моложе пятидесяти не наделен таким даром наводить тоску Никаких особенных пороков и недостатков за ним не числилось, если не считать, что его навыки и душевные качества были бы идеальны для лицензированного общественного бухгалтера – мистер Скотт людей не любил, в цифрах разбирался отлично, был лишен чувства юмора и несколько туповат.
Поскольку община в Мейкомбе на протяжении многих лет была слишком мала, чтобы позволить себе хорошего пастыря, но слишком велика для пастыря посредственного, город был приятно удивлен, узнав, что на последней конференции епископы приняли решение отрядить к своим методистам энергичного молодого пресвитера. Однако не прошло и года, как впечатление, производимое им на общину, достигло такой силы, что побудило доктора Финча однажды в воскресенье заметить как бы про себя, но вслух: «Мы просили пастыря, а к нам приехал скот».
Мистера Скотта давно уж подозревали в либеральном вольнодумстве: многие считали, что он слишком тесно дружит с единоверцами-северянами; недавно его довольно сильно помяли в результате богословского спора об Апостольском Символе веры; и в довершение бед он был сочтен человеком честолюбивым. Но обвинение, которое предъявила ему Джин-Луиза, рассыпалось в прах, когда она вспомнила, что у Скотта имеется железное алиби – он напрочь лишен слуха.
Оставшись совершенно невозмутим пред лицом измены, совершенной Гербертом Джемсоном, благо ее не заметил, мистер Скотт поднялся со своего места и взошел на амвон с Библией в руках. Открыл ее и сказал:
– Разберем сегодня шестой стих двадцать первой главы Книги пророка Исайи:
Ибо так сказал мне Господь:
Пойди, поставь сторожа; пусть он сказывает,
что увидит.
Джин-Луиза честно попыталась вникнуть, что же увидел сторож мистера Скотта, но изумление, обуявшее ее вопреки всем усилиям его подавить, переросло в досаду и даже негодование, и она лишь сверлила взглядом Герберта Джемсона. Да как он посмел изменить мелодию? Он что, решил вести их назад, в лоно всеобщей Матери-Церкви? Прислушайся Джин-Луиза к гласу разума, к доводам рассудка, она поняла бы, что регент был методистом цельнокроеным – в богословии разбирался крайне слабо, зато был мастак по части добрых дел.
Отпели славословие, сейчас воскурят ладаном – «ортодоксия – моя девка…»
[28]
Кто это сказал? Один из любимых епископов дяди Джека или он сам? Она повела глазами вбок, увидела четкий очерк дядиного профиля. Похоже, гневается.
Мистер Скотт все бубнил… Христианин может освободиться от разочарований нынешней жизни посредством… каждую среду приходить на Семейный Вечер и приносить с собою сотейник… пребывайте в мире ныне и присно, аминь.
Пресвитер благословил паству и направился к двери. Джин-Луиза кинулась наперерез Герберту, который замешкался, пока закрывал окна, однако доктор Финч оказался проворней.
– …не стоило бы так исполнять славословие, Герберт, – начал он еще на ходу. – Мы все же методисты, Д. В.
– Я тут ни при чем, доктор Финч. – Герберт замахал руками, словно отбиваясь от нападения. – Как научили в лагере Чарльза Уэсли, так и поем.
– Вы же не смиритесь с этим безропотно? Кто вас научил? – Доктор Финч так втянул нижнюю губу, что она сделалась почти невидимой, а потом с хлопком выпятил.
– Инструктор. Объяснял нам, что плохо в церковной музыке Юга. Сам он из Нью-Джерси.
– Объяснял, что плохо?
– Именно так.
– И что же, по его мнению, в ней плохо?
– Он говорил, что в нашей манере не гимны исполнять, а «Сунь хоботок под этот сток, вести благой вкуси чуток». Еще сказал, что церковное право должно запретить Фанни Кросби
[29]
, а исполнять «Твердыню вечную»
[30]
– мерзость перед Господом.
– Да неужели?
– Сказал, что славословие надо исполнять энергичнее.
– Энергичнее? Это как?
– Вот как сегодня.
Доктор Финч опустился на скамью в первом ряду. Закинул руку на спинку и задумчиво пошевелил пальцами. Потом взглянул на Герберта.
– По всей видимости, – сказал он, – по всей видимости, нашим братьям-северянам мало той бурной деятельности, которую развил Верховный суд. Теперь они вздумали переделывать наши гимны.
– Еще он сказал, что надо избавиться от южных гимнов и выучить новые. Мне не понравилось – у тех, что ему по душе, даже мелодии нет.
«Ха!» доктора Финча прозвучало еще саркастичней, чем обычно, – явный признак того, что выдержка ему изменяет. Но все же он сумел произнести:
– Южные гимны, вы сказали, Герберт? Южные гимны?
Потом положил руки на колени и выпрямился.
– Ну хорошо, Герберт, – сказал он. – Давайте-ка сядем в этом святилище и спокойно разберемся. Ваш наставник, я вижу, хочет, чтобы мы исполняли «Славословие» в точности как англикане, а потом сам же себе противоречит – совершенно противоречит себе, – предлагая выкинуть «Пребудь со мной»? Так?
– Так.
– Перетак!
– Что? Простите, сэр?
– А «Когда я поднимаю взор на крест, где Божий Сын страдал»?
– И его тоже. Он составил целый список.
– Да что вы говорите?! Список? Я полагаю, «Вперед, солдаты Христа»
[31]
там имеется?
