В конце концов мучения закончились. Гюнтер был убежден в том, что в темном конце квартиры, наблюдаемой в прицел, появилось пятно, более густое и более четкое, чем то, что виднелось там несколько часов назад. И он убедил себя в том, что увидел движение. Просто Гюнтер не был уверен наверняка, а если он выстрелит и никуда не попадет, то выдаст себя и завтра ему придется начинать все сначала.
Гюнтер не хотел всматриваться в прицел слишком пристально. Напряжение глаз и усталость ведут к зрительным галлюцинациям, и, если дать себе волю, можно увидеть в этой квартире самого Джо Сталина, уплетающего сардины и вытирающего свои грязные крестьянские руки о френч. Прекрасно зная это, Гюнтер каждые несколько секунд закрывал глаза, чтобы дать им отдохнуть. Но каждый раз, когда он их открывал, все больше убеждался в том, что в темноте появилась новая тень. Это мог оказаться самовар на полу, или каркас стула, проигравшего единоборство с минометной миной, или даже труп бывшего жильца, но не исключено, что это мог быть человек, распростертый на полу, точно так же держащий наготове винтовку и прильнувший глазом к окуляру оптического прицела. Мешало и то, что изредка солнечный луч, пробившись сквозь тучи, на мгновение проникал в комнату, освещая ее как раз над тем местом, где затаился предполагаемый противник. Всякий раз, когда это происходило, Гюнтер терял сосредоточенность, лишался способности видеть, и ему приходилось моргать, отводить взгляд и ждать, когда пройдет краткий миг ослепления.
Но себя Гюнтер чувствовал в безопасности. Снайперы-иваны пользовались оптическими прицелами ПУ с трех с половиной кратным увеличением, а это означало, что даже если враг следит за ним, детали будут такими нерезкими, что четкой картинки не получится – только не на двухстах пятидесяти метрах, а это все, на что годится винтовка Мосина-Нагана с таким прицелом. Поэтому Гюнтер чувствовал себя невидимым, даже немного богоподобным. Более высокое разрешение оптического прицела давало ему достаточное преимущество.
Он подождет еще немного. Низкое солнце скоро скроется и наступит полная темнота. Оба противника, если второй противник тут, дождутся, когда это произойдет, после чего осторожно уйдут, чтобы вернуться завтра утром. Но Гюнтер принял решение выстрелить. Он провел в этой чертовой квартире уже целую неделю и сейчас убедил себя в том, что увидел что-то новое, появившееся здесь около трех часов дня, и это мог быть только…
Гюнтер закрыл глаза. Досчитал до шестидесяти.
– Гюнтер, осталось совсем мало времени, – окликнул его пехотинец, высовываясь с лестничной площадки. – Вода горячая еще нужна?
– Тсс! – остановил его Гюнтер.
– Ты собираешься стрелять! Может быть, мы уйдем отсюда пораньше.
После чего солдат скрылся, понимая, что если и дальше будет отвлекать снайпера, то лишь навредит всем. Тем временем Гюнтер приготовился выстрелить. Он осторожно занял нужное положение, методично работая от пальцев на ногах до головы, фиксируя суставы, находя нужные углы для конечностей. Рамке делал микроскопические перемещения, выстраивая каркас из костей за прикладом своей четырехкилограммовой винтовки калибра 7,92 миллиметра, покоящейся на мешке с песком, сдвигая рычажок предохранителя, высовывая указательный палец правой руки из оболочки двух перчаток через специальные прорези. Гюнтер ощутил холод спускового крючка, почувствовал, как кончик пальца прикоснулся к нему, как спусковой крючок двинулся назад, оказывая небольшое сопротивление, и, наконец, дошел до границы перед выстрелом. В этой точке Гюнтер представлял собой один широко раскрытый глаз, получающий через стекла «Хеншольдт-Диалитана» изображение, увеличенное в четыре раза. Он навел перекрестие на центр тени. Чуть выдохнув, усилил давление на спусковой крючок, чувствуя, что тот вот-вот сорвется, и тут увидел вспышку.
Пуля попала Гюнтеру по нисходящей траектории в правое плечо, раздробив переплетение костей, хотя и не задев крупные артерии и кровеносные сосуды. Она не стала смертельной. Больше того, она спасла Гюнтеру жизнь: плечо оказалось настолько непоправимо изуродовано, что той же ночью Рамке эвакуировали из Сталинграда – одного из последних, кому удалось выбраться из «котла», полного несчастных солдат Паулюса. Гюнтер дожил до восьмидесяти девяти лет, в достатке и благополучии, и умер в окружении внуков в своем доме в Баварии.
Однако в тот момент ему показалось, будто кто-то с размаха обрушил на него десятикилограммовую кувалду, оторвав от пола, развернув, отбросив назад. Гюнтер почувствовал, что непроизвольно выстрелил в ответ на ранение, однако у него не было сомнений в том, что этот выстрел, судорожный и дерганый, не имел никаких шансов поразить цель.
Оглушенный болью, он быстро пришел в себя и попытался перезарядить винтовку, но, разумеется, сразу же обнаружил, что рука из-за уничтоженного плеча больше не работает. И все же, повинуясь снайперскому инстинкту, щека вернулась к прикладу, глаз прильнул к окуляру оптического прицела. Так получилось, что его противник, сделав выстрел, встал, собираясь уходить, как раз в тот момент, когда шальной луч солнца пронзил комнату. Фигура поднялась на ноги и обернулась, капюшон спал, и Гюнтер увидел сверкнувшие в лучах солнца светлые волосы, яркие, словно золото. И тотчас же снайпер исчез.
К Гюнтеру подбежали люди, наложили шины и повязки. Принесли носилки, но Гюнтер произнес так, чтобы его услышали все, кто хотел слушать:
– Die weisse Hexe!
Белая Ведьма.
Глава 01
Неподалеку от Каскейда
Усадьба
Наши дни
Он – старик, а на дворе засушливый месяц. На крыльце в кресле– качалке сидел Свэггер – крепкий, стойкий, одинокий, несломленный. Теперь его больше уже ничего не занимало. Он равнодушно наблюдал за тем, как солнце и луна сменяют друг друга, смотрел на причудливые формы облаков, на стаи птиц, на бегающих вдалеке луговых собачек, на антилоп, изредка появляющихся на горизонте. Он смотрел, как ветер дует над прерией, и видел далекие горы. Все это не имело никакого значения.
Свэггер пил кофе, который каждое утро варила ему жена. Играл на компьютере до тех пор, пока это ему не надоедало, после чего наблюдал за травой, сгибающейся под ветром, пока и это ему не надоедало. Он сидел, качался в кресле. Ему было одиноко.
Джен почти весь день не было дома, одна дочь работала тележурналистом в Вашингтоне, другая уехала на летние курсы верховой езды в Массачусетс, где ей предстояло превратить свою западную грацию в восточную чванливость, сын занимал должность заместителя директора школы снайперов ФБР в Квантико, штат Виргиния. Свэггер проводил большую часть времени на крыльце в обществе воспоминаний и призраков.
Друзья, которых уже не было в живых, забытые места, мгновения, когда он сам оказывался настолько близко к гибели, что уже нельзя было сказать «на волосок», выстрелы, попавшие в цель с предельного расстояния, потерянная жена, обретенный сын, убитый отец, немного справедливости. Все это было куплено таким количеством шрамов, что их хватило бы, чтобы застелить дом. Запах огня и порохового дыма навечно застрял у него в носу: это совсем не похоже на то, что можно назвать одиссеей; всего лишь одна неприятность за другой.
