Когда Простота шла занять место, по ее походке было видно, что она была уверена и считала себя в безопасности, наоборот, Кичливость и Притворство шли не без опаски, обнаруживая в походке подозрительность и в лице испуг. Вид Простоты понравился всем богам, ибо в своем постоянстве она некоторым образом представляла и имела сходство с божественным лицом. Лицо ее – ласковое и никогда не меняется; поэтому, если кому понравится, то будет всегда нравиться; а если и случается, что разлюбят, то вина не в ее недостатках. Зато Кичливость скорее нравится потому, что дает о себе преувеличенное представление, но когда ее узнают ближе, не только перестает нравиться, но порой возбуждает к себе презрение. Равным образом Притворство легко становится ненавистным тем, кому казалось сначала милым, за то, что на самом деле далеко не то, в чем оно раньше хотело убедить. Оба они были признаны недостойными неба, недостойными быть вместе с той, что обычно находится в середине. Но не в такой степени Притворство, к которому частенько прибегают и боги, ибо иной раз, чтобы избежать зависти, клеветы и оскорбления, Благоразумие прячет Истину под притворные одежды.
Саулин. И верно, и хорошо, о София. Есть кое-что от духа истины в словах феррарского поэта о том, что Притворство больше подходит людям, хотя, случается, нелишне и для богов.
Хотя чуть не всегда притворство нам в укор
И верная злонравия примета,
Но все же – завелось так с давних пор —
Нередко благо нам способность эта:
Через нее минуют нас убытки, смерть, позор.
Ведь не везде друзья с улыбкою привета
В сей жизни, что не столько ясный,
сколько темный свой являет вид,
Где зависть черная безжалостно царит [82] .
Но мне хотелось бы знать, в каком смысле ты, София, разумеешь, что Простота имеет подобие с божественным лицом?
София. Да в том, что не может она ничего прибавить к своему существу похвальбой, ничего отнять притворством. А все оттого, что не понимает и не сознает себя самой. Все равно как то, что есть самое простое, не должно понимать себя, если не хочет перестать быть самым простым. Ибо то, что чувствует себя и удивляется себе, в некоем роде умножает себя или, лучше сказать, делает себя все иным и иным: тем, что есть и что может быть, познающим и познаваемым; ибо в акте познания многие вещи соединяются воедино. Поэтому об этой наипростейшей духовной силе нельзя сказать, что она понимает сама себя, как будто бы в ней отражалось и познающее, и познаваемое, но так как она – совершеннейший и простейший свет, то, стало быть, о ней можно сказать, что познает себя она только отрицательным путем, поскольку она не может скрыть себя. Простота, следовательно, поскольку не сознает и не рассуждает о своей сущности, конечно, имеет сходство с божеством. От нее далека надменная Кичливость. Но не так далеко усердное Притворство, кому Юпитер позволил иногда бывать на небе, не в качестве божества, но как служке Благоразумия и щиту Истины.
Саулин. Теперь послушаем, что сделали с Персеем и с его горницей.
София. «Что сделаешь, Юпитер, с твоим сынком, рожденным тебе Данаей?» – спросил Мом.
Юпитер возразил:
131. – Пусть отправляется отсюда (с позволения всего Сената), ибо, мне сдается, на земле объявилась какая-то новая Медуза, не хуже стародавней способная окаменить своим видом всякого, кто на нее взглянет. Пусть отправляется к ней не по поручению нового Полидекта [83] , но как посланец самого Юпитера и всего Небесного Сената. И посмотрим, сумеет ли с помощью того же самого искусства победить столь же более ужасное, сколь более современное чудовище.
Тут вступилась Минерва:
132. – А я со своей стороны не премину снабдить его не менее удобным хрустальным щитом, коим он зачарует зрение враждебных Форкид [84] , стоящих на страже Горгон, и теперь стану помогать ему до тех пор, пока не отрубит голову Медузы от туловища.
133. – Это доброе дело, дочь моя, – сказал Юпитер, – и я, возложив на тебя такую заботу, хочу, чтобы ты предалась ей со всем своим усердием. Но я не желал бы, чтоб снова на горе бедных народов от капель, которые польются из разрубленных жил, родились новые змеи на земле, где их, к неудовольствию несчастных, и так уже немало или даже слишком. Поэтому, как только он вскочит на Пегаса, который выйдет из плодотворящего тела, пусть едет (утишив ток кровавых капель) уже не через Африку, где он, того гляди, пленится какой-нибудь плененной Андромедой, а та, сама прикованная железными, прикует его к себе алмазными цепями; но пусть скачет на своем боевом крылатом коне в мою любимую Европу; и там поищет, где те гордые и чудовищные Атланты – враги Юпитерова потомства, из-за боязни, что похитят у них золотые яблоки, скрыты под стражей и за засовами Скупости и Властолюбия. Пусть внимательно посмотрит, где другие, более великодушные и красивые, Андромеды насилием ложной религии связаны и выставлены морским чудовищам. Пусть доглядит, как бы какой-нибудь насильник Финей [85] по наущению толпы развратных советников не завладел плодами чужой деятельности и работы. И если там господствует несколько неблагодарных, упрямых и неверных Полидектов, пусть подставит к их глазам зеркало, чтоб они увидели там свое отвратительное изображение и, от ужасного вида обратившись в камень, потеряли бы всякое злонравие, движение и жизнь.
134. – Хорошо устроено, – сказали боги, – ибо удобно рядом с Геркулесом, укрощающим грубые силы мышцею Справедливости и палицею Суда, явиться Персею, который светлым зерцалом учения и представлением уродливого изображения раскола и ереси пригвоздил бы развращенную совесть злодейских и упрямых умов, отняв у них употребление языка, рук и чувств.
Саулин. Теперь объясните, кем решено было занять то место, откуда он ушел?
София. Одной добродетелью, очень похожей на него, которая называется Старанием, или же Усердием. У нее подруга Работа, благодаря ей Персей был Персеем, Геркулес – Геркулесом, и каждый сильный и деловой человек есть сильный и деловой; благодаря ей правнук Абанта [86] отнял у Форкид свет, голову у Медузы, крылатого коня у отрубленного туловища, священные яблоки у сына Климены и Япета [87] , дочь Цефея – Андромеду у Цэта, защитил супругу от соперника, снова увидел Аргос – свою родину, отнял царство у Прэта, возвратил его брату Хризию и отомстил неблагодарному и негостеприимному царю острова Серифа; благодаря ей, повторяю, побеждается всякая бдительность, отсекается всякая несчастная случайность, облегчается всякий путь и доступ, приобретается всякое сокровище, укрощается всякая сила, устраняется всякая скверна, исполняется всякое желание, оберегается всякое владение, достигается всякая гавань, низлагаются все противники, возвышаются все друзья, отомщаются все обиды, и, наконец, осуществляются все цели.
Итак, Юпитер повелел – и это повеление одобрили все боги – трудовому и старательному Рвению выйти вперед. И вот оно появилось в сандалиях божественного порыва, коими попирает высшее благо толпы, презирает пышные ласки удовольствий, что, как коварные сирены, пытаются отвлечь и замедлить его на пути к делу, ждущему и взыскующему его. Левой рукой опирается на блестящий щит своего пыла; к нему в немом изумлении прикованы очи праздных и бездельников. В правой держит змеиные кудри погибельных мыслей; под ними эта ужасная голова, несчастное лицо которой, обезображенное тысячью страстей презрения, гнева, ужаса, страха, отвращения, удивления, уныния и горького раскаяния, каменит и одуряет всякого, кто на него посмотрит. Оно верхом на ретивом коне прилежной настойчивости; на нем же – к чему стремятся, того достигают и доходят, побеждая всяческие помехи крутых гор, замедление глубоких равнин, натиск быстрых рек, заграждение дремучих лесов и, как угодно, толстых и высоких стен. Пришло перед священный Сенат и слышит от высокого председателя такие слова:
